Книга истории Бичуры

Продолжение.  Часть 2. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Редактор В. Петров; редактор Т. Андронова

Школьные годы

 В первый класс я пошёл в 7 лет и 6 месяцев. В селе была начальная школа. До меня её окончили старший брат Василий и сестра Груша.

Я с первого по четвёртый класс учился средне. У меня было всё - и «5», и «2». Особенно плохо давалась грамматика, потому, что мы, учась, уроки не готовили. Всё, что познавали и запоминали в школе, то и оставалось в голове. Помню один экзамен в четвёртом классе. Проводил его учитель В.Е. Соболев. Сидим мы в классе, учитель задаёт вопрос по правилам грамматики. У нас у каждого был учебник. Мы читали (про себя), и кто мог ответить, поднимал руку и отвечал, получал оценку. Так и я ответил.

В школе по праздникам устраивались утренники. Я читал стихи. Помню один из них: «Мы не рабы, мы дети воли творца великого труда, Ильич нас вывел из неволи, разбив оковы навсегда». Перед мероприятиями учитель мне давал писать лозунги на красном материале. Писал зубным порошком, разведённом на клею или молоке. Были у нас пионерские галстуки, которые не завязывались, а зажимались металлическим зажимом с пионерской эмблемой.

Писали мы ручками с пером и чернилами. Чернила разводили из химического карандаша в бутылочке. Для бутылочки имели мешочек с верёвочкой и носили его отдельно от тетрадей и учебников, чтобы не пачкать книги и тетради. Ученические сумки шили из старой мешковины, они носились через плечо, как противогаз.

Первой моей учительницей была Кудинова Мария Иосифовна, которая в последнее время проживала в г. Кяхта. Я с ней встречался в 1975 году в звании полковника. Она была ещё молода, старше меня на 10 лет.

Мария Иосифовна требовательная и строгая учительница. Один раз меня и моего друга Баженова Егора Андреевича наказала за какой-то дисциплинарный проступок, посадив нас в подполье школы. Из подполья мы вылезли, а дверь школы была закрыта на замок. Мы с Гошкой в этом «заключении» пинали зоску. Зоска — это отлитый из свинца круглый с отверстием предмет с трехкопеечную монету. В отверстие втягивался волос из конского хвоста. Сгибая ногу, внутренней стороной стопы били зоску вверх на полметра. Смысл игры — кто больше набьёт. Вот в этом поединке с Гошкой я выбил 1200 раз и был победителем. Вечером мне сестра Груша принесла еды, но через щель в двери передала только блины. С наступлением темноты нас выпустила сторожиха школы.

В эти школьные годы в мои обязанности входило: зимой — пилить, колоть, носить дрова в избу, убирать стайку (хлев), кормить сеном корову, рубить смолье для камина и топить камин. В камине готовился ужин. Летом ужин готовили на костре, который разжигали в ограде. В летние дни ели картошку с молоком, варили заваруху и затерку. Заваруха - это когда в кипяток засыпалась мука и размешивалась в кашицу. После приготовления прямо в казанок в ямочку клали ложку жира или масла. Прежде чем взять из казанка заваруху, макали кончик ложки в жир, после этим смазывалась заваруха и намазанное брали ложкой и съедали. Затерка требовала больше времени на подготовку. Эта же мука, смоченная молоком или водой, раскатывалась на катышки с горошину и меньше. Катышки засыпались в молоко или воду, варились. Это блюдо более жидкое. Мне оно очень нравилось. С тех пор, как я оставил свой дом родной, затерку и заваруху нигде не видел и не ел.

С созреванием ягод в лесах начиналась их заготовка, часто ходили просто поесть их. За черёмухой мы плавали на левый берег реки Хилок, там росло много черёмухи и боярки. Черёмуху ломали ветками и привязывали их к бёдрам или ноге и переплывали на правый берег, где жили. Паромная переправа была далеко за селом, мы на переправу не ходили. Однажды я наломал веток и поплыл, но ветки зацепились за корягу и я с трудом отцепился от неё. Хорошо, что коряга была недалеко от берега. Река Хилок быстрая, с омутами, на дне камни и камушки-гольцы.

Летом под вечер отец, старший брат Василий и я выезжали на рыбалку. У нас была вёсельная лодка. Рыбу ловили сетями или неводом. Старший брат был на вёслах, отец рулил, а моя обязанность — спускать нижнюю тетиву сети. Это когда сеть спускается или выбирается. Мы вверх по течению заплывали на 2-3 км. Отдохнув, приготовив снасти, начинали лов. Василий на вёслах держал направление лодки, которая пускалась по течению. На конце сети привязывался поплавок, сделанный из сухого дерева в виде креста. Поплавок плыл и тянул за собой сеть. Другой конец сети оставался на лодке. На лодке делали петлю, подплывая к поплавку, получался замкнутый сетью круг. Рыба, оказавшаяся в этом круге, убегая, попадала в сеть. Видно было, когда в сеть попадала крупная рыба. Она дергала сеть и тянула (топила) поплавки. Отец оценивал её, когда выбирал сеть. Сеть выбиралась в лодку. Отец выбирал верхнюю тетиву, она была с поплавками. Я, присев, выбирал нижнюю тетиву с грузилами. Некрупную рыбу сразу не вытаскивали из сети, с тем, чтобы не ушла рыба из сети.

Однажды тянули в сети метрового тайменя. Подтянули его к лодке примерно на метр. Я кинулся к нему, хотел его ухватить за жабры. Он с перепуга мотнул хвостом, ударился об лодку, прорвал сеть и был таков, ушёл. Отец, рассвирепев, чуть меня не выбросил за ним. Успокоившись и обсудив, как действовать в подобной ситуации, мы начали следующую тонь (заход). Поймали немало рыбы, но крупного тайменя не было. Мы уже подплывали к селу. Отец показал — вот сюда ещё кинем. Всё шло нормально, я не получил упрека за плохой спуск нижней тетивы. Закружили тонь и начали выбирать. Всем было видно, что на середине сети тянет и дергает хорошая рыба. Отец в напряжении молчит, молчим и мы. И вот подтягиваем сеть - опять с метровым тайменем. Отец дал сигнал старшему брату бросить весла. Ловко пойманный братом таймень оказался в лодке. Отец стукнул его обухом топора по голове и сказал мне: «Держи, чтобы не выпрыгнул из лодки!». Я сел на него верхом и держался за поплавки. Таймень то и дело бил хвостом, а я его держал и не слезал с него, пока лодку не вытащили на берег, считая, что от меня зависит, чтобы он не выпрыгнул из лодки.

Затянув лодку к столбику, пошли домой. Я нёс вёсла, брат мешок с сетью и другими приспособлениями, тятька (так мы звали отца) рыбу в мешке, а её было почти полмешка. Тайменя нёс открыто, на верёвочной петле. Хвост тайменя доставал почти землю. Всю рыбу занесли в избу, рассортировали, определили, что засолить, что жарить и что на уху. Тайменя положили на обеденный стол, который был полтора метра, таймень был на всю длину стола. Отец выпотрошил его. Икры красной была целая кастрюля — килограмма два. Её чистили от пленок и засаливали. Размер икринок, как чёрная зернистая. Через неделю начали её есть, очень вкусная. Разделывал тайменя отец топором во дворе на чурке, которая служила для рубки дров, мяса и прочего. Уху варили из головы тайменя, подобной ухи я после никогда не ел.

Все наши мужчины рыбачили и удочками. Я стал ходить на Хилок и ловить омулявок, когда мне было года три. Омулявка - это маленькая рыбка длиной 5-6 сантиметров. Удочку ещё не доверяли, да я бы её и не закинул, и не удержал. Мне дали прутик длиной до метра, привязал один длинный, из конского хвоста, волос, который я нашёл, идя на речку. На конец волоса привязывался червяк без крючка. Рыбёшка хватала червяка за конец, в это время надо тянуть, и омулявка, держась зубами за червяка, оказывалась на берегу. Эту рыбу ели только кошки.

Когда я стал твердо держаться на ногах, рыбачил с удочкой. Леску делали из волоса конского хвоста. Вместе скручивались 2, 4, 6, волосков и связывались узлами на необходимую длину. Леска была вся в узлах. Любил я ловить карасей на озере Гэзэгэ. Оно расположено в нескольких километрах на лугу под утёсом. Озеро глубокое, около берега - заросли камыша. Ходил и на Верхний Луг - там, в озере под утёсом, караси ловились килограммовые. Со мной всегда ходил Саша. Путь длинный, да на озере он, то камни бросает в воду, то канючит: «Есть хочу!», то... Однажды он опять увязался за мной. Я его отлупцевал и отправил назад. Когда вышел на луг, то увидел, он идёт за мной в метрах 100-200, подходить боится. Тогда я позвал его, и пошли вместе. Возвращались домой с уловом. В степи нас застала сильная гроза. Мы с ним спрятались в овраг. В начале оврага было удобное углубление. Только пошёл сильный дождь, и вся дождевая лавина хлынула сверху на нас. Сашка закричал. С большим трудом мы выбрались из оврага, грязные, как свиньи. Пошли мы отмываться к Хилку, он протекал недалеко. Отмывшись, уже не поднимались наверх, шли по урезу воды. Саша всё шмыгал носом и рукавом рубахи вытирал сопли. Правый рукав рубашки от локтя до запястья блестел от соплей, как сапог. Когда я сам был малышом, таким же способом вытирал свой нос.

В нашем селе до 1941 года отмечали все религиозные праздники и советские. На праздники надевали новую рубашку и на завтрак готовили или блины, или «приженники» (пирожки с печёнкой или другой начинкой). Я, ложась спать в ночь перед праздником, долго не засыпал, всё думал о новой рубашке и вкусном завтраке. Когда работала сельская церковь, мать брала меня с собой. В церкви мне очень нравилось, когда пел хор и после с серебряной ложечки поп давал кагор. Все пили из одной ложечки. После давали просвирку, похожую на современный пряник.

На праздник масленицы все взрослые ребята катались на хороших лошадях верхом. Брат Василий катался на жеребце по кличке Серко. Когда возвращался домой, Серко был весь мокрый от пота, с пеной на губах и в мыле. Они гоняли в соседнее село и просто по лесам и лугам. Я тоже просил покататься. Отец сажал меня на мою Серуху, давал плетку, и я тоже катался по селу. И был очень недоволен, когда возвращался домой, а Серуха была сухая.

Весной, когда появлялись проталины около построек, мы играли в бабки - или в «пристрелок», или битком. В «пристрелок» бабку бьёшь о стенку и она падает на землю, другой бьёт с таким расчётом, чтобы бабка упала как можно ближе к чужой. Если достал четвертью, то бабка твоя. Биток — это большая бабка, внутри залитая свинцом. У каждого биток, все ставили по одной бабке в цепочку, одна около другой. В порядке розыгрыша, от установленной черты, каждый бил своим битком (по очереди) по выстроенным бабкам. Сколько собьёшь — столько и твои. Взрослые катали бабки на деньги. Пинали зоску.

Когда сходил весь снег, играли в городки. Городки были у всех. Распространенной была игра «в клюшки». Это игра, похожая на современный хоккей с мячом. У нас вместо мяча был берёзовый шарик и клюшки берёзовые, конечно, самодельные. Играли в лапту.

Зимой самым распространенным видом развлечения было катание с горы на санках или лотке. Лоток делался следующим образом — из чурки вытёсывалось топором подобие широкой и короткой лыжи, на его днище намораживался лёд. Садились на лотке так, чтобы одна нога согнута была на лотке, другая — вытянута вперёд. Лоток с наездником летел с горки на большой скорости. Раза в два быстрее санок. Ребята катались на самодельных деревянных коньках по льду. Деревяшка делалась треугольной, а внизу из проволоки полозок. К ноге прикручивались верёвочками.

Позднее кузнец ковал металлические коньки, и в 40-х годах стали появляться коньки заводского изготовления. Однажды я попросил у отца 3 рубля купить коньки. Он мне денег не дал. Я был очень обижен на него. Эта просьба была первой и последней.

В 1933 и 1934 годах, когда в селе была эпидемия тифа, школа не работала.

В эти годы население села жило в достатке. Были продукты и одежда. Появились в продаже патефоны и велосипеды. Один из первых патефонов появился в нашей семье. Отец работал председателем сельпо и за перевыполнение плана был премирован патефоном. Так же получил и велосипед. Первый велосипед, на котором я катался, был дяди Егора. Он к нам приезжал в гости, а я в это время учился. С сиденья ноги не доставали: я педали крутил сбоку, стоя на педалях.

За время учёбы в родном селе я один раз побывал в пионерском лагере. Лагерь располагался за Ара-Киретью, у подножия хребта в постройках закрытого бурятского дацана (буддийского храма). Дацан не действовал. В пионерском лагере жили в отдельных домиках по 5-6 человек. Ночью у дацана было жутко. Выдумывали и рассказывали разные небылицы. Один бичурский мальчишка Владимир Петров поспорил, что ночью залезет на крышу дацана и там проведёт ночь. Спор выиграл, впоследствии был лётчиком и геройски воевал в Великую Отечественную войну. Воевал на истребителе, построенном на средства его отца Ермолая Логиновача Петрова - председателя колхоза, в гражданскую войну командовавшего партизанским отрядом. (Средства на самолёт собирали всем миром. - поправка Т.Андронова).

Питание было хорошее. Помню, как мы кидались сливочным маслом и растирали его на голых загорелых спинах. Около лагеря протекала горная речка. В ней мы купались. Природа в районе лагеря была красивая. В некоторые дни ходили работать на колхозные поля. Помню, убирали овощи, но и, конечно, ели их вдоволь. В лагерь меня привёз отец на своей сельповской лошади. На мелкие расходы дал мне три рубля. А вот как я их потратил, не помню.

В эти детские годы я начал хромать на правую ногу. Когда и где я её ушиб, не помню, в коленном суставе начал нарастать хрящ.

Отец посадил меня верхом на лошадь, ехали сундулой (двое на одной лошади), и повёз к знахарке в небольшой посёлок Харасун, который находился в 4 километрах от нашего села. Харасунская бабка была единственным человеком в наших краях, которая лечила людей. Медицинские познания она получила в гражданскую войну, была санитаркой у хирурга. Я прожил у неё десять дней. Она делала массаж и парила коленку. Через десять дней моя нога пришла в норму, я больше не хромал, и отец забрал меня.

Родные говорили, что я первым заболел тифом, перенёс его легко. После меня заболела мать, и мы её больше не видели. В этот год умер у нас в семье младший братишка Ганя. Ему было два годика.

Осенью, к октябрьским праздникам, отец и старший брат разделывали кабанчика. Я тоже помогал — поддерживал ногу, которую скоблили. Шурка тоже здесь крутился. Отец послал его в избу принести остроконечный ножик. Он мигом. Подбегая, споткнулся, упал и ножом пропорол щеку так, что язык вылезал в дырку. Отец помазал ему йодом, и щека вскоре зажила, но шрам остался и поныне.

Через год после смерти матери отец, в один из вечеров привёл женщину. Её имя — Пелагея Николаевна, 24 года, с ребёнком, который был калекой. Объявил нам, что это будет наша новая мать. И как мы были рады: на завтрак нам были приготовлены блины из гречневой муки и пирожки с печёнкой в свином жиру. Так нам готовила мать по праздникам.

В те годы (1933-1935) мужчины нашего села ездили в Монголию на заработки и добывание продуктов. Поехал в Монголию и наш отец. В эту поездку взял меня. Ехали на лошади, запряжённой в телегу. У монгольской границы мы ночевали и пробыли дня два в городе Кяхта. Днём пошли в город. У меня были деньги - мелочь в спичечном коробке. Заходил я в магазин, но ничего  не купил. Когда я шёл домой, меня окружила городская шпана, три человека. Они у меня потребовали деньги, если не дам, отберут и поколотят. Я заревел, а проходящий мужчина пригрозил шпане, и они разбежались. Я больше не имел желания посещать город. Отец достал хлеба, испечённого из кукурузной муки, накормил меня, и мы вернулись домой с хлебом и зерном.

В мои школьные годы канцелярские товары были большим дефицитом. Не было тетрадей, карандашей и ручек. Химический карандаш был чем-то вроде богатства. Отец, работая в сельпо, всегда писал документы химическим карандашом. Ученики из чинки химического карандаша разводили чернила, а писали ручкой с пером и с нажимом. Однажды у отца пропал карандаш. Он опросил всех детей, но никто не сознался. Отец ещё раз с пристрастием меня допрашивал, куда я дел карандаш. В один из вечеров, готовя ужин на огне камина, отец калил проволоку. Я отца спросил, для чего раскаленная проволока? Он сказал, что для меня. После я тихонько уточнил у старшей сестры Груши, зачем отец калит проволоку. Она мне по секрету сказала, что отец будет меня пытать раскаленной проволокой, прикладывая её к моей голой заднице. Это для того, чтобы я признался, куда дел карандаш. Карандаша я не брал и не имел понятия, куда он делся. Так и говорил отцу. А раскалённая проволока отцу нужна была, чтобы прожечь отверстие в деревянной ручке для напильника. А куда делся карандаш, кто его взял у отца, так и не узнали.

Продожение следует 

На фото: 1 мая1941 года Марк Перевалов в третьем ряду крайний слева.

Продолжение. Часть 3 

Юность

Моё детство закончилось с окончанием четырёх классов в родном селе. Вся моя юность прошла у чужих людей. Не знал я ласки и заботы матери, не ощущал я и отцовской заботы в эти годы.

Для продолжения образования детям нашего села необходимо было оставить отчий дом и пойти в люди. Большинство детей своё образование заканчивали с окончанием четырёх классов. Такое же положение было в соседних деревнях. Моя старшая сестра Аграфена своё образование закончила на четырёх классах. Старший брат Василий продолжил учёбу, окончив неполно-среднюю школу в Окино-Ключах, затем учился в городе Кяхта в Сельхозтехникуме на землеустроительном отделении. Но по окончании техникума его сразу призвали в Красную Армию в 1939 году. Службу проходил на Дальнем Востоке. В 1941 году писал, что приедет домой на своей лошади. Служба заканчивалась, но не закончилась. Грянула война. Василий продолжал службу в кавалерии на Дальнем Востоке.

Я продолжал учёбу. Небольшая группа школьников пошла в Окино-Ключи, и там нас приняли в пятый класс.

Село Окино-Ключи расположено в 12 километрах от нашего села в юго-западном направлении. Население села - староверы (семейские). Они от нас отличались тем, что не курили, не пили спиртного. Большинство из них светловолосые. Крестились они двумя пальцами, а мы щепоткой. Они нас звали щепотники. Мы сами искали жильё у чужих людей. Жили по 2-3 человека. Я нашёл квартиру, с двоюродной сестрой Еленой нас приняла семейская семья: дед и баба, сын с женой и трое детей. Их изба состояла из одной комнаты. По углам стояли две кровати, в одном углу кухонный стол и в четвёртом углу стояла печка. Дед спал на печке, взрослые на кроватях. Мы, квартиранты, втроём спали на полатях. Полати — это как бы антресоли под потолком, от потолка сантиметров 50-70. Дети могли спать вчетвером. Ночью дед сильно храпел, мне было даже жутко.

Домой приходили в субботу после уроков. Воскресенье были дома, а в понедельник в 8 часов уже были на занятиях.

На неделю из дома брали продукты. Картофель завозился раньше. В понедельник мы несли в котомках за плечами 6 калачей, кусок мяса - с килограмм, кружок замороженного молока. Утром пили чай с хлебом, чай при наличии молока белили. Заварки не было — пили воду. Хозяева заваривали траву — шудун или кипрей.

Когда учился в шестом классе, жил один на квартире у нестарых людей. Хозяин и хозяйка — простые староверы. У них была дочь дурковатая и маленький сын — больной, у него совершенно не держалась моча. Он и его постель были постоянно мокрые, и , соответственно, стоял запах мочи. Я спал на потнике на полу у большой печки. Под голову клал куртку ватную (фуфайку), в которой ходил зимой. Накрывался старой небольшой шубёнкой.

Субботы ждал как большого праздника. После занятий все гурьбой шли домой. Иногда, особенно осенью, когда автомашины возили урожай, удавалось прицепиться к машине и незаметно для водителя проехать пару километров. По приходу домой отдыхать не приходилось. На мне были обязанности ездить за дровами в лес. Пилить, колоть дрова на неделю. Моими помощниками были младший брат Саша, мы его звали Шурка, младшая сестра Клава и приёмный братан Пётр. Старший брат учился и жил в городе. Отец также кое-когда ездил за дровами. Особенно тяжело дрова давались летом. Я шёл в колхоз, просил лошадь, запрягал её в телегу и ехал в лес подальше от села. На дрова надо было найти сухостой. С большим деревом мне было трудно справиться, и я искал себе под силу. Найденную самосушину рубил под корень и валил её. Потом разделывал на части, которые мог бы поднять и погрузить на телегу. На это уходил почти весь день. Дома дрова пилили с Сашкой и Клавой. Летом воза дров хватало на две недели. Печь топили для того, чтобы испечь хлеб и приготовить еду.

В западной части села, в двух-трёх километрах от дома, был горелый лес. После прошедшей зимы этот лес был пригоден для дров. В один из весенних дней я с сестрой Клавой поехали за дровами в этот горелый лес. Горелые сосны были небольшие. На воз надо было их срезать или срубить штуки четыре. Напилили мы дров, то есть, была сделана половина дела, решили отдохнуть. У нас была вода в небольшом берёзовом туеске. Я Клаве говорю: «Давай выпьем водички». Она побледнела, я за туесок, а воды в нём уже нет. Клава потихоньку её выпила. Было очень жарко и душно, хотелось пить. Я, конечно, обругал её, говорю и показываю: «Вон, видишь, вода? Бегом!». А там, внизу, километрах в двух текла река Хилок. Сестра бедняга хватает туесок и - выполнять мой приказ. Я её не пустил, уже немного отошёл от злости. Эту нанесённую обиду Клаве я помню всегда, а она не помнит.

Младших своих я не бил, но они меня боялись как огня. Для них я был строгий и требовательный командир.

Зима в Забайкалье суровая, холодная и длинная. Морозы в декабре, январе до -40°.

Мне шёл пятнадцатый год. 31-го декабря 1938 года я поехал в лес за дровами. Лошадь была из сельпо, по масти кличка — Рыжка. Зимой за дровами ездил на санях. Сани дополнительно оборудовались колодкой, которая к саням прикреплялась верёвкой. Поехал я подальше от села, руководствуясь тем, что чем дальше в лес, тем больше дров. В пади Хахюрт нашёл хорошую самосушину (сухую сосну). Когда по ней стукнешь топором, она должна гудеть. Внизу её толщина была сантиметров 30-35. Топор у меня был острый, отлаженный. За три часа (!) я её срубил и завалил. Очистив от сучьев, я срубил тонкий конец. Она была длиной метров десять. Вот эту «махину» нужно было погрузить на сани и привезти домой. Грузил толстый конец (комель) на сани. Срубил жерди, сделал рычаг трёхметровый и положил на сани две ваги. Сани подогнал к толстой части бревна и с помощью рычага и ваг погрузил один толстый конец на сани. Притянул сосну верёвкой к колоде, которая заранее крепилась на санях. Воз готов в путь. У меня был котелок и 10 пельменей. Из снега натопил воды, вскипятил - и пельмени готовы. Перекусил и домой. День уже был на исходе, стало темнеть. Ехал по долине речушки, заросшей кустарником и деревьями. Речка была замёрзшая, а вода выходит наверх и намерзает. И так всю зиму. Наледь может быть два-три метра. В одном месте мои сани перевернулись и бревно оказалось на льду. Грузить его надо было в горку (вверх). На дворе уже темно. В клубе стояла ёлка. Я спешил на ёлку. Хорошо намучившись, а бревна не мог погрузить. Освободил бревно от саней и прикатил домой порожняком. Отцу рассказал, где бросил бревно, поужинал - и в клуб, на ёлку.

В клубе ёлка была в разгаре. Девчата плясали восьмёрку. Восьмёрка — это пляшут четыре пары под гармошку, играя русскую «задорную». Ребята с девчатами не танцевали. У нас это не принято было, да мы и не умели, так что девчата танцевали друг с дружкой. После окончания танцев расходились по домам. Ребята провожали девчат до дому. Первая девчонка, которую я провожал, была Таня Носкова. Я с ней вместе учился до 7-го класса.

8-ые классы были только в районном селе Бичура. До Бичуры 30 километров. Я хотел учиться дальше. Отец спросил меня: «Поедешь ли учиться в Бичуру?». Я, конечно, ответил, что поеду. К началу учёбы в 1940 году отец взял меня в Бичуру для продолжения учёбы. Отец работал председателем сельпо и часто ездил в Бичуру для получения товаров и зарплаты. В Бичуре отец всегда заезжал на ночлег к дедушке Амосу, который работал сторожем в райпотребсоюзе. Дед Амос и его жена были староверы — семейские. Соблюдали все религиозные праздники, правила и порядки. Бабка постилась, но мы её частенько уличали в еде скоромного (мясного и жирного). Она за печкой тайком ела. Жили мы у неё втроём. Я, сын председателя Нижне-Мангиртуйского сельпо Петр Ветошников? и дочка председателя Еланского сельпо Истомина Агафья, которая мне приходилась родственницей по матери. Бабушка Хавронья, так звали нашу хозяйку, готовила нам еду. На каких условиях мы у них жили, я не знал. По-видимому, отец ей что-то платил. Продукты питания привозили отцы. Мы питались все вместе. Жили дружно, как одна родная семья. Я спал на полатях, а они почему-то не хотели спать там. В квартире стояла одна деревянная кровать, на ней спали хозяева. Вдоль стен стояли лавки и в одном из углов обеденный стол.

Знания наши, которые получили в Окино-Ключевской неполной средней школе, были слабые. Я по-прежнему делал много ошибок в диктантах и сочинениях. Но больше всего боялся физики. Очень уж строгий и грубый был преподаватель физики. Как только он называл мою фамилию, я сразу терялся, но оценки были хорошие: больше времени я тратил, готовя уроки по физике.

Учась в 8-ом классе, мы ходили в кино в Дом культуры и бегали на базар за кедровыми орехами. В субботу мы разъезжались по домам. У нас у всех были велосипеды. Но на велосипеде ездили в сентябре, ноябре и весной. Декабрь, январь, февраль, март — мёртвый сезон. Мороз -40°. В эти месяцы мы домой ездили раз в месяц попутным транспортом или ходили пешком.

В Окино-Ключевской НСШ я изучал немецкий язык. Методика преподавания и наше отношение к изучению иностранного языка не позволяли нам познать язык, мы знали лишь азы. Говорили: «Зачем нам язык немецкий, когда живём в стране советской». В Бичурской средней школе я тоже изучал немецкий. Это и определило дальнейшее изучение немецкого в военном училище и военной академии. Познания в немецком языке в последующем пригодились, когда я служил в Германии.

Восьмой класс я окончил успешно в 1940 году.

Летом работал в колхозе, в основном на уборке сена. Возил копны. У нас копны возили на волокушах, которые тянула лошадь. Я сидел верхом и управлял лошадью. В августе месяце, когда убирали зерновые - пшеницу и рожь, я также работал. Хлеба косили жатками и, где нельзя жаткой, вручную - косой и серпом. Я был гусевым на жнейке. В жнейку запрягалось три лошади. Две впрягались к дышлу жнейки и одна за постромки впрягалась впереди. Вот на этой передней и сидел гусевой (рулевой). Как задремлешь, лошади становятся неуправляемые. У машиниста жнейки есть длинный кнут, который доставал и до гусевого. Поэтому, сидя на лошади, можно было только вздремнуть, а спать кнут не даст. Как хотелось в эти страдные дни спать! Я всегда молил, чтобы дождь пошёл. В дождь мы отсыпались. Жать начинали в 5-6 часов и работали дотемна. За работу начисляли трудодни, а в конце года на них давали хлеб в зерне, помню, наша семья за 1939-1940 год в конце года получила зерна целый воз. Это мешков 8-10. Зерно ссыпалось в закрома своего амбара и там хранилось. Мололи зерно на муку по мере надобности. Летом на мельнице, которая стояла на речке, а зимой сооружали мельницу на льду реки Хилок. Я всегда ездил с отцом на мельницу молоть зерно. Моя обязанность при помоле была держать мешок, в который сыпалась мука, и трамбовать её в мешке. При наполнении мешка надо было позвать отца из теплушки, а он убирал заполненные мешки и засыпал новые. На размол зерна на мельнице всегда была очередь. За помол платили мукой. Мололи и гречку. Просо толкли в большой ступе. Дома хлеб пекли один раз в неделю.

В субботу, один раз в неделю, мылись в своей бане. Баня была у каждой семьи.

Перед коллективизацией нашей деревни прошла кампания по раскулачиванию зажиточных крестьян. Кто попадал под раскулачивание, у того все конфисковывалось. Раскулаченные сооружали плоты и уплывали по реке. Куда? Нам не было известно. Больше их никто никогда и нигде не встречал. Мой отец, то есть наша семья, тоже попадала под раскулачивание. Но так как родители отца рано умерли, а отец хозяйство получил по наследству и не применял наёмного труда, нас не раскулачили. Особое рвение в раскулачивании проявляли Казарбины и Унагаевы, в том числе Виктор и Матвей Яковлевичи. Это были ложные «революционеры»-активисты, которые открутились от участия в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. А Виктор Яковлевич хотел и старался расправиться с моей старшей сестрой Грушей, которая у него работала счетоводом. Но за неимением состава нарушений ему не удалось расправиться с ней. Груша во время войны была единственной кормилицей нашей оставшейся небольшой семьи. Отец и старший брат Василий погибли в войну, оба в 1943 году. Я служил в армии. Клава, Саша учились, а Валя и Николай были малолетними.

Население нашего села - трудолюбивые, честные люди - с большим уважением и искренностью относились друг к другу. В трудные минуты оказывали взаимную помощь. В праздники, свадьбы гуляли всем селом. У нас принято, когда гуляют, то ходят к каждому, кто участвует в гулянке. Все одинаково готовят, накрывают стол и угощают. Гуляют до тех пор, пока всех не обойдут. Из дома в дом идут с гармошкой с песнями и пляской. К примеру, приехал я в отпуск. К нам приходят родственники, друзья. Накрывается стол, угощаем пришедших. Песни, пляска, после приглашают к себе родственники, кто ближе живёт. К ним ещё подходят, кто хочет погулять. И так идёт гулянка из дома в дом. Спиртное наливается в стограммовые рюмочки и раздаётся на подносе. На стол выставляется всё сразу: закуски, щи, чай, сладости. За столом долго не сидят.

Свадьбу тоже так же гуляют. В начале у жениха. Потом у невесты, а потом и ко всем гостям, кто участвует в гулянке. Свадьба длится несколько дней. Отдыхают, спят, кто где свалится. Проснувшись, протрезвев, опять находят компанию и продолжают.

В селе, сколько я помню, никогда не было пьяниц. Спиртное брали в магазине, оно было недорогое. Мой отец в кухонном шкафу всегда держал водку. Употреблял её в основном в субботу после бани перед ужином. Выпивал одну стограммовую стопку.

Как-то я решил попробовать, что выпивает отец. Дома никого не было. Я достал бутылку, открыл её и прямо из горлышка глотнул. В бутылке оказался спирт, и я чуть не задохнулся. Больше не было желания пробовать.

Первый раз я выпил, когда окончил военное училище, на выпускном вечере, будучи младшим лейтенантом.

Валя родилась в хорошее время жизни села Мангиртуй, в 1939 году перед войной. С Валей, ей было 1-2 года, я играл в мяч. Бросали друг в друга, и она очень радовалась, когда попадала мячом в меня. Я бросал мимо, она кричала: «Нима! Нима!» — это значит, не попал. Николай родился в первый год войны. Когда он пошёл в школу в 1948 году, дома писал и всё кривился - то так, то этак смотрел на тетрадь. После оказалось, что он плохо видит, с тех пор носит очки. Первым его учителем был старший брат Александр. Как они выросли, я почти не видел. Служил в армии.

В 1941 году я был на уборке сена, и нам объявили, что началась война. Я этому большого значения не придал и не осознавал, чем это может кончиться. Осенью я продолжил учёбу в 9 классе, но закончить 9-й класс не пришлось. Начал беспокоить военкомат. Осенью призвали нас на военную подготовку, как призывников. Увезли нас в один из колхозов, и мы там заготавливали лес. Занятия проводили только для отвода глаз и выполнения плана военкоматом. После этой месячной подготовки меня опять призвал военкомат, но в армию меня ещё не взяли, мне было 16 лет. Учёбу в 9 классе пришлось бросить. Зиму и лето 1942 года я работал в колхозе учётчиком 2-й бригады. Бригадир был дядя Филарет Андреевич Перевалов. Вёл учёт выполненной работы бригадой, замерял, кто что сделал и начислял трудодни. В один из страдных дней моя мать вязала снопы за жнейкой, и соломинкой проколола вену ниже колена. Кровь лилась струёй. Все перепугались, что делать? Я принял решение, порвал фартук, сделал из него жгут шириной сантиметров пять и этим жгутом перетянул вену у места прокола. Кровотечение прекратилось. Все удивлялись, откуда мне это знать? После её отвезли к врачу в район. Всё обошлось.

В лютую зимнюю стужу 1942 года я ехал на колхозной лошади, запряженной в сани, за сеном на Верхний Луг. Дорога шла по Хилку, была хорошо накатанная. В трёх километрах от села моя лошадь и сани оказались подо льдом. Глубина большая. Я усидел на санях, ибо сани не тонули, плавали. Выбравшись из воды, я сразу начал тянуть лошадь за уздечку. Лошадь билась об лёд, а вылезти не могла. Тогда я её стеганул кнутом, и лошадь выскочила из полыньи. Сани остались в воде. Запряженная лошадь и сбруя намокли и обледенели. Когда лошадь дернулась, гужи соскользнули с оглоблей саней, и она освободилась от них. Я был мокрый и стал обмерзать. В валенках вода стала замерзать. Моё спасение - конь. Забрался с трудом на коня и домой. По дороге весь обледенел. Приехав домой, разделся, но валенки не снимались с ног. Тогда ноги в валенках в печку, чтобы растаял лёд. Лёд внутри валенок не таял, и они не снимались. Тогда разрезали валенки и освободили ноги. Ноги в валенках были белые и замёрзшие. Начали оттирать снегом, потом спиртом, немного отошли, но пальцы и пятки оттаяли и опухли. Ходил на костылях. Так с больными ногами и был призван в армию в декабре 1942 года.

Перед призывом в армию меня приняли в комсомол. В воинскую часть прибыл комсомольцем.

В год призыва к нам в село приехали учительствовать девчата Резвая Екатерина Васильевна и Горбачёва Наташа. Они руководили художественной самодеятельностью, привлекли и меня. В одной из постановок я играл на гармошке и пел. В один из вечеров я и Тимофей Перевалов вызвались проводить учительниц домой. Они жили у бабушки Ефимихи. Кто кого провожал, мы не определили. Пройдя в квартиру, они предложили сесть на лавку. На лавке лежала газета. Я сел около газеты, а Тимка на газету. Под газетой была лапша, стал блин. Вот такой был конфуз. Вскоре нас взяли в армию, мы так и не объяснились.

Учительская конференция 1945 г. Екатерина Резвая вторая слева во втором ряду.

Продолжение следует

Дорогие наши форумчане, хотелось бы услышать ваши отзывы о прочитанных мемуарах Перевалова Марка, уроженца села Верхний Мангиртуй Бичурского района. 

Продолжение.  Часть 4. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Служба в армии

Ребята 1925 года рождения были призваны в основном осенью 1942 года. Я и Перевалов Тимофей Васильевич были оставлены от призыва до особого вызова. Мы были определены в военное училище.

В декабре 1942 года пришли повестки и нам. Мне было 17 лет. Погуляли два дня. На прощальном обеде я и Тимофей выпили чекушку водки, попрощались с родными и невестами. У меня невеста была Перевалова Васса Демьяновна. Провожали нас со слезами на глазах. 1942 год был самым тяжёлым годом войны. Многие сельчане уже получили похоронки с фронта. Мой отец и старший брат были на фронте. Повезла нас моя мать. На лошади, запряжённой в сани, поехали мы на сборный пункт в город Кяхта. Ехали целый день. Мать завезла нас в город к знакомым, дальним родственникам Тимофея. Переночевав, мать уехала домой. Из дома мы взяли продукты: хлеб, мясо, печенье. В городе устроили небольшой прощальный ужин. Мы с Тимофеем сходили в город, но взяли только трехлитровый бидон пива. За ужином нам хозяин говорил: «Раз в училище, то будут у вас кубаря, шпалы и ромбы». В то время знаки различия воинских званий были на петлице: у лейтенантов — кубики, капитан, полковник — шпалы и у высших офицеров — ромбы. Его предсказания сбылись: я дослужил до ромбов, Тимофей до кубиков. Он был демобилизован в воинском звании старший лейтенант — командир взвода.

Призывников собирали в райвоенкомате города Кяхта. К вечеру нас привезли на железнодорожную станцию Наушки для отправки дальше. На станции я впервые увидел паровоз и вагоны. Старший разместил нас по вагонам. Я занял указанное место и был очень удивлен удобствами вагона. Подумал: «Хороший домик на колёсах». В вагоне полки поднимались и сходились одна к одной и получались спальные места для четырёх человек.

В республиканском военкомате города Улан-Удэ нас рассортировали и отправили кого куда. Военное училище было в пяти километрах от города на станции Дивизионная. Но в нём в это время набора не было. Меня с Тимофеем направили на станцию Мальта — это западнее города Иркутска. В Мальте располагался большой военный гарнизон, готовивший солдат для фронта. С железнодорожной станции нас привели в казарму. Это были землянки на роту (100 человек). В землянке двухъярусные нары с соломой. Окна, столбы — всё обледенело. Холодно. Мы с Тимофеем переговорили и высказали: «Вот это училище?!» Нам объявили, что здесь мы пройдём карантин и после него - по частям. Мы расположились на соломе, ещё были в гражданской одежде. Ели из своих запасов. Я когда стал есть, то в моём мешке остались только калачи. Всё мясное из моего мешка вытащил Тишка ещё в Кяхте. Я об этом знал, но ему ничего не говорил. Мне было совестно говорить ему об этом. Впоследствии я узнал, что Тимофей проходимец и воришка. Поэтому и армия с ним рассчиталась.

После ночёвки в этой землянке нас повели в баню и на переобмундирование. Помылись в холодной бане, надели военное. Обмундирование было старое. Гимнастерка и брюки стиранные и в заплатах, ботинки и обмотки. Надели буденновский шлем. Куртки были все засалены и грязны. Я подумал, неужели это были шофера, глядя на замасленные куртки. Куртки были не шоферские, а просто очень грязные.

Экипировав в военную форму, нас повели в воинскую часть, где готовили пополнение для фронта. Срок подготовки два месяца. Меня определили в пулемётный батальон, который располагался поротно в землянке. Землянка была больше и теплее, чем первая, карантинная. Нары двухъярусные, матрацы и подушки соломенные. Вооружили нас деревянными винтовками и одним станковым пулемётом на роту. На этом пулемёте мы поочередно, повзводно, занимались изучением материальной части, взаимодействия частей и механизмов. С деревянными винтовками занимались строевой подготовкой и рукопашным боем. За полтора месяца учёбы я ни разу не работал с пулемётом, не практиковался в разборке и сборке. Всё приходилось смотреть. Ни разу ни из чего не стреляли, а уже собирались нас отправлять на фронт. Быт и жизнь зимой были очень тяжёлые и неустроенные. В неделю один раз показывали кино.

Самым тяжёлым было ночью после отбоя заполнить водой две бочки в умывальнике. За водой ездили к гарнизонной водокачке, которая находилась в километре от нашей землянки, внизу. Для подвоза воды назначались штрафники, которые получали наряд вне очереди. Частенько и мне приходилось вместо сна ездить за водой. В роте были сани. На санях закреплена бочка. Нас наряжали четыре человека. Бочка кругом была обледенелая, поэтому полную её везти было невозможно. А воды надо было навозить две бочки. В горку тянули гружёную бочку рывками. Трое тянут, один подставлял деревянный кол, чтобы при остановке сани не катились назад. И так несколько рейсов в ночь. Только ляжешь - и подъём.

В столовую в наряд ходили поочередно. Штрафников в столовую не направляли. Рабочие на кухне в основном чистили мёрзлую картошку. Наряд её жарил в топке и наедался вдоволь. На обед и ужин готовили суп из мёрзлой картошки. Нальют порцию такого супа, а в ней 2-3 картошки чёрные и мутная, как помои, вода. Положено было и мясо, но мясо нам не попадало. Кое-когда давали селёдку. Каша была только перловая. Чай давали «сладкий», но сладости и не чувствовалось. Чай выглядел, как помои.

Однажды я стоял за получением ужина и впереди меня оказался отец моей невесты Вассы - Демьян Петрович Перевалов. Удивились такой встрече и в таком месте. Поговорили, пока получали еду. Он уезжал на фронт. Больше я его не видел.

Сейчас, вспоминая службу в учебном пулемётном батальоне, становится жутко, как готовили пополнение для фронта. Стрелять не были обучены, тактических приёмов не знали, оружия не хватало и оно было устаревших систем. Винтовки образца 1891 года, автомат «Шпагина» ППШ с низкими боевыми возможностями. У немцев стрелковое оружие во многом превосходило наше, и было его предостаточно. Это явилось одной из причин неудач первых двух лет войны.

Я в это время об армии, службе и понятия не имел, считал, что так и должно быть.

В январе 1943 года завершился наш курс подготовки. Мы уже поговаривали о скорой отправке нас, кандидатов, в военное училище в Улан-Удэ ЗВПУ — Забайкальское военно-пехотное училище, которое располагалось на станции Дивизионная. Кроме ЗВПУ, на этой станции размещались миномётное училище, курсы младших лейтенантов (трёхмесячные), курсы усовершенствования офицерского состава и спецчасти, обеспечивающие их. В гарнизоне был Дом офицеров, дома-квартиры офицерского состава. Связь с городом Улан-Удэ осуществлялась пригородными поездами, которые называли «жениховоз». В двух километрах от станции располагался стекольный завод, на котором работали в основном женщины и много девушек, которые стремились познакомиться с курсантами — будущими офицерами.

Прибыли в ЗВПУ — нас опять в карантин, после баня и переобмундирование в курсантское. Одели нас в новые шинели, шерстяное обмундирование и кирзовые сапоги. Вместо будёновки одели шапки-ушанки. Мы были безумно рады. Я попал в миномётный батальон. Училище состояло из разных батальонов. Тимофей, мой земляк, попал в пехотный батальон. Кроме него - ребята, земляки других сел. Много было из райцентра Бичуры. Когда делали строевой расчёт батальона, нас поместили по ранжиру и соответственно разбили по взводам и отделениям. Первый взвод роты были самые высокие. Мы оказались все в четвёртом взводе. Это последний взвод роты. Мы решили, чтобы все бичурские были в одном отделении. Отделение — 10 человек. Но Луговский Пётр был маленького роста — 1,65 м, а Петров Сергей — 1,80 м ; нам пришлось всем пригибаться и приседать. Так мы и оказались в четвёртом взводе, третье отделение. Когда выпрямились, то ранжир уже был нарушен. Но ротное начальство посчитало, что они виноваты за плохой строевой расчёт и нарушенный ранжир. Нас не трогали, так мы и учились в одном отделении. Самый высокий, Сергей Петров, был назначен командиром отделения. Он был призван из 10 класса. У них была средняя школа-десятилетка. Все бичурские ребята были с 9-10-ью классами образования.

Заместителем командира взвода был Кравец Пётр Григорьевич. Ему было лет 40. Он тоже учился и выпускался вместе с нами. Я с ним держал связь. Он после войны демобилизовался в воинском звании старший лейтенант и жил в Одессе во дворе собора в начале Пушкинского бульвара. Я у него несколько раз бывал в гостях. Добрый был хохол.

Командиром взвода у нас был лейтенант Устименко Фёдор Семёнович, пожилой, так лет 45-50. Своё дело знал и нас хорошо готовил. Он был семейным. Меня определили к нему ординарцем и связным. Я бывал у него часто на квартире. Когда наша рота несла службу на кухне, то я ему в котелке носил еду на квартиру.

Курсантов в училище кормили по девятой норме. Это хороший паёк, и несравним с той баландой, которой нас кормили в маршевой части на станции Мальта. На завтрак был чёрный и белый хлеб, рисовая, пшеничная или гречневая каша с порцией мяса. Чай и два кусочка сахара, сливочное масло. На обед был борщ или суп, ароматный, вкусный, хорошее второе блюдо, компот и на закуску салат или винегрет. На ужин, как правило, была рыба с картофельным пюре, одно яйцо и чай с сахаром. Мы были молодые, есть здоровы, еды не хватало. Когда взвод или рота шла на кухню в наряд, вот уж мы там объедались.

Казарма была на роту со всеми положенными помещениями. Койки металлические, двухъярусные. Тумбочка и табуретка на двоих. Класс самоподготовки был в тылу казарм в землянке с буржуйкой. Это было наше заветное место, где отдыхали и сидя отсыпались.

Обучение было предметное. На каждый предмет преподаватель. Строевую, физическую подготовку и рукопашный бой проводили командиры отделений и взводов. Нашим главным предметом была артстрелковая подготовка. Этот предмет готовил нас по основной специальности — минометчик-артиллерист. А основой артстрелковой подготовки была подготовка данных для стрельбы с закрытых огневых позиций. В них определялись: ДБ - дальность стрельбы, ДК - дальность командира, Б - база, С - смещение, синусы, косинусы.

Сам предмет был не тяжёлым, трудно было с преподавателем — капитаном Духаниным. Мы его звали «Дух». Он нас не считал за людей и тем более за будущих офицеров. Нас он называл «дураки», «безмозглые», «сопляки». У нас, деревенских парней, сразу и многое не получалось. Вся работа строго нормирована по времени и месту. Надо всё готовить и управлять огнём быстро и чётко. А он заорет: «Олух! Прочь с КП!» КП — это командный пункт, ставит двойку и начинает мучить другого. Мы даже плакали. Жаловаться нельзя. Во взводе у нас был курсант Шитиков Виктор, он вообще ничего не соображал, так ничему его и не научили. Его не выпустили, он остался в училище, а дальнейшая его судьба неизвестна.

Учась в военном училище, я получал письма с фронта от отца и старшего брата. Отец гордился, что я буду офицером. Писал, что нас три командира Красной Армии: отец — сержант, командир пулемётного отделения, Василий — сержант, командир кавалерийского отделения.

На фото брат Василий во втором ряду слева

В сентябре 1943 года я получил известие, что погиб отец. Тяжело было переносить такое. Написал о смерти отца брату Василию на фронт. Не знаю, получил ли он это известие. Вскоре пришла похоронка и на брата. Из двух воевавших оба погибли. Это большое несчастье. Отцу было 42 года, брату 23. Я только в 1987 году сумел разыскать место гибели и захоронения отца. Он погиб и похоронен в Смоленской области - Демидовский район, село Пржевальское.

Когда мать получила извещение о гибели отца, ей стало плохо, поэтому прислали мне в училище телеграмму: «Отец погиб, мать при смерти». Командование училища отпустило меня в краткосрочный отпуск на 10 дней по семейным обстоятельствам. Мне очень хотелось побывать дома, в родном селе. Оформив документы, отрапортовал начальству и поехал.

Мой друг, Тимофей Перевалов, передал мне сверток для своей матери. Я его положил в вещмешок. До отправления «матани» оставалось 30 минут. Чтобы выиграть время, я напрямую перелез через забор. Патрули комендатуры меня поймали. Привели в комендатуру, проверили документы, вещи. Переданный сверток Тимофеем забрали. Учитывая, что я еду домой по телеграмме, отпустили меня. На поезд, конечно, опоздал и ждал другого. Я был одет в хорошую курсантскую форму с вновь введенными погонами.

Прибыл домой в октябре месяце. Село жило по нормам военного времени: «Всё для фронта, всё для победы!». Мужчин в селе почти не было. Селом управляли Унагаевы. Унагаев Виктор председательствовал, а его брат Матвей, видимо, не доехав до фронта, был ранен, заведовал хозяйством, после председательствовал. Оба неграмотные. Виктор отсиделся в селе всю войну по брони.

Каждая семья села получила извещение о гибели родных и близких. У нас в семье был большой траур по отцу. К нам собралась родня. Переговорили, обсудили жизнь во время войны. Пришли к выводу, что жить и бороться за неё надо настойчиво, несмотря на все невзгоды.

Во время отпуска посетил всех родственников и друга Георгия Баженова. Его в армию не взяли по инвалидности. Посетил и свою невесту Вассу. Отношения с ней были нормальные, но она в это время уже дружила с моим другом Георгием Баженовым. Впоследствии вышла за него замуж. Если бы этого не случилось, то моей женой была бы она. Учительниц Резвой Екатерины и Наташи Горбачевой у нас в селе уже не было, и я с ними не встречался. Срок отпуска быстро прошёл, и я уехал продолжать учёбу в военном училище.

В 1943 году обстановка на фронтах войны усложнилась, требовалось всё больше и больше людских ресурсов. В ноябре месяце 1943 года отправляют на фронт половину нашего училища. Отправляли батальонами. Мой батальон остался в училище, мы продолжали учёбу. Батальон, в котором учился Тимофей Перевалов, был отправлен на фронт. Программа училища была рассчитана на один год. Отправка на фронт была после семи месяцев учёбы. По прибытии на фронт курсантам было присвоено офицерское звание младший лейтенант - и в бой. Много моих знакомых погибло, но Тимофей уцелел. После окончания войны продолжал службу в воинском звании лейтенант, командир стрелкового взвода. Я точно не помню, но примерно в 1948 году наши отпуска совпали, и мы в одно и то же время оказались в родном селе. Он хвалился мне, и я сам читал статью в дивизионной газете «Всем взводом в отпуске». По-видимому, его взвод был отличным. Его вскоре демобилизовали из армии. Со слов его родственников я узнал его место жительства — город Электросталь под Москвой. Учась в военной академии в Москве в 1965 году, я ему написал письмо и предложил встретиться нам у меня в Москве или приехать к нему. На письмо и предложение он не ответил. Слышал, что вскоре, ещё молодым (40-45 лет), он умер.

Через год нас не выпустили, мы стали продолжать учёбу по полуторагодичной программе. Нам очень хотелось быстрее окончить училище, получить офицерское звание и командовать взводом на фронте. Обстановка на фронте к концу 1943 года стабилизировалась, и стратегическая инициатива была в наших руках. Немцы отступали, наше командование проводило успешные операции по уничтожению окруженных «котлов» противника. Нам за время учёбы в училище в короткие сроки стремились дать прочные теоретические знания и практические навыки по специальности.

Проводились и вечера отдыха. Нас, деревенских парней, учили и танцевать. Науку танцев я освоил в училище. И на выпускном вечере я лихо танцевал с девчатами. Девчат приглашали из соседнего стекольного завода.

В выходные дни нас отпускали в увольнение в город. В городе случайно я встретил землячку из родного села Пею Баженову. Мой старший брат Василий ухаживал за ней, то есть, она была его невестой. Брат погиб, и она об этом знала. Всё сетовала на службу и проклинала войну, которая забрала всех ребят и выпускала только калек, тяжело раненых. Пея взяла надо мной шефство. Назначала встречи, ходили в театр, кино и на танцы. Каковы были её намерения, я не знал. Она была старше меня на три - четыре года. Я к ней относился как к землячке — родне.

Встретились мы в 1976 году на родине на похоронах Груши в Бичуре (они были подруги). Я был в воинском звании полковника. Мне она показалась дурочкой, несла какую-то чушь, якобы, видела нашего отца где-то в Ташкенте. Она там жила.

В Улан-Удэ были родственники по мачехе — её сёстры Ульяна и Июния. Я больше ходил к Ульяне. У неё муж Савелий пришёл с фронта после ранения. При встрече всегда рассказывал, как воевал. Я переодевался в его гражданскую одежду и гулял по городу, в гражданском патрули не заберут. У них были три дочки. Старшая Валя училась в школе, училась музыке и каталась на коньках — фигуристка. Я восхищался её способностями. Она всё посмеивалась, глядя на меня. Ей было лет 14-15.

В дни между выходными, вечерами, группами по 3-4 курсанта, бегали в самоволку в клуб стекольного завода.

Я был рядовым курсантом, меня назначали в наряд дневальным по роте, рабочим на кухню и часовым на пост. Часто охранял водокачку. В сорокоградусный мороз на посту стояли в сапогах и шинели. Смена через час, но за этот час так продрогнешь, что зуб на зуб не попадал. Из-за холода и простуды у меня чиряки на шее не сходили. Один подживал, а другой нарывал, и так было, пока учился.

Проучившись полтора года, в мае 1944 года мы сдавали госэкзамены на офицера. Сдавали 11 предметов. Я все предметы сдал успешно. Оценки были 4 и 5.

 20 мая 1944 года мы сдали экзамены. Командование училища направило в Москву в Министерство обороны материал на присвоение офицерских званий. Занятий больше не было. Ждали приказа Министра обороны, и только к концу июня пришёл приказ, и нам всем присвоили первое офицерское звание — младший лейтенант. Одели нас в офицерскую форму. Шинели были английские, цвета хаки, пошиты хорошо, офицерского покроя. Первую неделю всё смотрел на погоны и звёздочку на них. Хотелось показаться родным и близким, но нас отпускали только в город. Дядя Сава, как бывший взводный, подозвал меня и пожелал, чтобы на погонах моих звёздочки множились и с фронта вернулся живым. Я принёс бутылку и мы её втроём распили. Я выпил рюмочку и меня закачало. Валя высказала: «Ой, пацан, а уже лейтенантик, я думала, вам присвоят сержанта».

Пять дней мы в училище пробыли офицерами. Ждали распределения. 20-го июня состоялся выпускной вечер. На вечере было по 200 граммов водки и хорошая закуска, танцы, концерт. Было очень весело, но у меня из заднего кармана вытащили полученные выпускные деньги. К счастью, в другом кармане осталось. Если бы был на вечере Тимофей Перевалов, то я бы подумал на него. Его не было, он был уже на фронте. Уже после войны, встретив выпускников, я узнал, что это работа была Чижикова Петра из села Билютай. Мы были в одном отделении. Судьба его наказала, с фронта он вернулся с одним глазом. Хотел я с ним встретиться, но его село не по пути.

24 июня нас погрузили в воинский эшелон и всех выпускников повезли на фронт. Мы, земляки бичурские, все попали вместе и ехали в Москву.  Мы все вместе учились в школе и все были в одном отделении. 

Моя служба продолжалась. Я еду на Москву. До Москвы наш эшелон прошёл благополучно. В Москве держали три дня. Выпускников  нашего училища Москва разделила на два фронта — 2-й и 3-й Украинские фронты. Я попал в эшелон на 3-й Украинский.

Линия фронта в это время проходила по реке Днестр. Освобождена Одесса. До Украины эшелон прошёл нормально. В районе Фастова на наш эшелон был налёт немецкой авиации. Жертв не было. Мы вовремя оставили свой эшелон и разбежались. Пошли по ближним сёлам искать еды. В небольшом посёлке я впервые встретил хохлов с их необычным для меня разговором. Поговорил с одной дивчиной, она пригласила меня домой, сказав, что есть кислое молоко и картошка. Пошли мы к ней. Когда пришли к её дому, она сказала: «Почэкай», а за домом, что-то зашумело. Я подумал, что она сказала «посмотри», и я пошёл за дом. Когда вернулся, её уже не было. Она, по-видимому, подумала, что я ушёл. Так я впервые познакомился с хохлушкой и украинским языком. Звали её Тося. Идя на станцию, я увидел дерево с красными ягодами. Попробовал их, они были кислые и терпкие, но есть можно было. После я узнал, что это была незрелая вишня. Пришёл на станцию (разъезд). Наш эшелон стоял, и никто не знал, когда и куда поедем. В пути кормили нас на больших станциях в продпунктах. Мимо проходили воинские эшелоны с техникой. При встрече боевых офицеров с орденами мы восхищались ими. Они нам предлагали обмен нашего обмундирования на часы, пистолеты. Наши многие выпускники сменяли шинели на пистолеты и часы. У офицеров-фронтовиков шинели были солдатские. Я пока не хотел расставаться со своей первой офицерской формой. Решил прибыть в часть в полной форме. И мне это удалось. Мы считали, что нас везут в освобожденную Одессу, но от станции Раздельная мы поехали на Тирасполь. Конечно, никто не знал об этом. На одном из разъездов нас высадили из эшелона. Начальник эшелона объявил, что мы прибыли на место назначения, и попрощался с нами, пожелав успешных боевых действий, передал нас капитану с орденами. Капитан чётко скомандовал: «Товарищи офицеры! Слушайте мою команду!..» Представился нам и доложил, что мы прибыли в 20 ОПРОС (отдельный полк резерва офицерского состава 3-го Украинского фронта). Нам предстоит совершить марш в расположение полка. В его распоряжении была одна грузовая машина. В машину погрузили свои чемоданы, вещмешки и больных. Выдали нам сухой паёк, дали команду приготовиться к 20-километровому маршу в район села Тостуха на левом берегу Днестра. Шли мы не строем, а кто как может. На попутных машинах и лошадях. За двое суток все прибыли в указанный район. Мы с земляками ехали на попутной машине ЗИС-5, которая в пути перевернулась, вышла из строя, и мы уже добирались пешим порядком. Шли напрямую. Ели зелёные яблоки, вишню. Пробовали зелёный виноград. Я подумал, что это благодатный край.

Идя по бездорожью, мы наткнулись на следы недавних боёв. Разбитая и сожжённая техника и убитые немцы. Один молодой немец в полной форме лежал в овражке. Мы его хорошо рассмотрели. Волос был прямой, каштановый и длинный. На опухшем пальце был перстень. За спиной - кожаный ранец, сапоги кожаные с короткими голенищами и вся подошва в подковах. Я подумал: «Это тебя убили за моего брата». Он был такого же возраста.

Дальше пошли проверять технику, искать оружие. Пока дошли до места назначения, мы были все вооружены, больше немецким оружием. Были пулемёты, автоматы, пистолеты. Пытались собрать миномёт, но не получилось. Боеприпасов было много для всех систем оружия. Мы вооружались на всякий случай. Немцы могли появиться в любое время и в любом месте.

Прибыв благополучно на место расположения полка, представились начальству. Нас направили в столовую. Накормили хорошо горячей пищей. В полку была своя столовая. Показали нам место жительства. Располагались в камышовых шалашах по три человека. Шалашей всем не хватило, пришлось достраивать. В шалаше на земле был камыш, покрытый плащ-палаткой. Под голову клали вещмешок, а накрывались своей плащ-палаткой и шинелью.

Назначение полка резерва офицерского состава состояло в замещении выбывающих офицеров. В части направлялись по появлению вакансии. Некоторые выпускники были направлены в войска сразу по прибытии. Это в основном командиры пулемётных и стрелковых взводов. Миномётчики не требовались.

3-й Украинский фронт готовился к Яссо-Кишинёвской операции. Войска были уже укомплектованы. Мы бездельничали, ждали своей очереди. Все рвались на фронт. Основное занятие было игра в карты. Бродили по окрестности, по садам. Питание было фронтовое, хорошее.

Перевалов Степан Степанович, отец. 1943 год.

Продолжение.  Часть 5. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Фронт

День прибытия в офицерский полк считается днём прибытия на фронт. Один день засчитывается за три дня. Я и мои земляки были миномётчиками, а минометчики не требовались.

Приближался день начала операции. Из Одессы прибыл штурмовой батальон — 500 человек. Их расположили по соседству с нами. Штурмовой батальон был сформирован из офицеров, которые жили в Одессе во время оккупации. Рядом со штурмовым батальоном готовился к боям штрафной батальон. Штрафные батальоны формировались из проштрафившихся и осужденных солдат. Эти батальоны, вслед за огнём артиллерии, прорывали оборону противника. После нескольких боёв их освобождали от судимостей и направляли в нормальные части. Раненые в бою сразу освобождались от судимостей и штрафного и штурмового батальона.

20 августа началась артподготовка, и вслед за огневым валом пошли на прорыв обороны противника штурмовики, и уже через час-два шли назад раненные, перевязанные и довольные.

После прорыва к исходу дня и нам дали назначение в часть. Я и Борис Макеев попали в один стрелковый полк №1116 333-й стрелковой дивизии. Пешим порядком, попутным транспортом мы догнали полк нашего назначения.

Бои шли на территории Румынии и подходили к границе Болгарии. Полк вёл бои с отходящим противником. На остановке представились командиру полка. После короткой беседы и поздравления с прибытием на фронт, меня направили в миномётную роту 1-го стрелкового батальона, а Макеева Бориса — во 2-й батальон. Представившись командиру батальона, я был направлен в миномётную роту, которой командовал лейтенант Белов. Рота занимала огневые позиции. Лейтенант Белов был на командном пункте. Представился командиру роты. Увидел на его груди орден Александра Невского, орден Отечественной войны 1-ой степени, орден Боевого Красного Знамени и медали. Комроты, побеседовав накоротке, проинструктировал меня и вызвал старшину роты. Сказал мне: «Примете взвод у сержанта Похабова». Похабов командовал 3-м взводом, 2-м командовал лейтенант Максимов. Ему было лет 50, то есть старше моего отца. Командир 1-го взвода был лейтенант Казаков. У всех взводных по три ордена и медали. Они воевали с начала войны. Миномётчики погибали меньше.

Старшина показал мне Похабова, у которого я должен был принять взвод. Представился ему: «Младший лейтенант Перевалов, назначен на 3-й взвод». У него три ордена, две медали, он посмотрел на меня так презрительно и сказал мне: «Присылают сосунков (мне было 18 лет)! Воевать, так их нет, война кончается - они лезут на фронт». Я ему сказал, что окончил училище и приказом Министра обороны направлен сюда, а взвод у него принимать не буду. Прибыл к командиру роты и доложил ему, что я у Похабова взвод принимать не буду. После комроты вызвал Похабова и что-то ему говорил, я не знаю. Комроты опять меня направил принять взвод у заместителя комвзвода. Замкомвзвода был небольшого роста еврей по фамилии Пошевеля, тоже с орденом на груди. Ему было лет 25. Он отнёсся ко мне дружелюбно, всё показал, всё объяснил и построил взвод. Когда взвод был построен, подошёл командир роты. Пошевеля, скомандовал: «Смирно! Равнение налево!». Я подошёл и доложил: «Товарищ лейтенант! Младший лейтенант Перевалов взвод принял!».

Взвод состоял из трёх миномётных расчётов по четыре человека, транспортное отделение — три повозки и верховая лошадь командира взвода. Всего во взводе было 17 человек и три миномёта 82 мм с дальностью стрельбы три километра. На двух повозках перевозились миномёты и боеприпасы. Третья повозка была хозяйственная. На ней была в ящиках американская тушёнка, рыбные консервы, сало, ящик повидла и бочонок вина. После приёма взвода Похабов бочонок вина забрал. На повозке остался ящик коньяка, который достал замкомвзвода и бывшему комвзвода не отдал.

Миномётная рота состояла из трёх миномётных взводов, хозвзвода, который принял Похабов, и отделения управления.

На ночь полк останавливался, организовывал боевое охранение, а все подразделения должны отдыхать. Утром предстояло очищать территорию Румынии от немцев и сходу атаковать укрепленную границу Румынии и Болгарии. Разгромить группировку противника, который отходил к Черноморскому порту в Болгарии — городу Варне. Это было в конце августа 1944 года.

Наша миномётная рота расположилась на ночлег. Миномёты на боевой позиции, дежурный наблюдатель на КП роты и дневальный на позиции взвода. Охрану возглавил дежурный по роте старший сержант Рубенчук.

Готовили торжественный ужин в честь моего прибытия на фронт. На ужин комроты пригласил всех офицеров, а нас было четверо, всех командиров расчётов — сержантов, ротного фельдшера Надю - высокую, стройную, интересную, лет 23-24. Она была ППЖ («походно-полевая жена» Похабова. Солдаты на плащ-палатках принесли хороший румынский виноград. Закуска была отменная, по сравнению с тем как я питался в резервном офицерском полку. Был шашлык, тушёнка, сало, фрукты, овощи и сладости. Всего ужинало 17 человек. Зазвенели солдатские кружки. Налили коньяк. Мне налили так же, как и всем, полкружки — это грамм 150-200 коньяку. Командир роты сказал небольшую речь, поздравил меня за руку и расцеловал, после объявил, что с сего момента я фронтовик, боевой офицер. Пожелал наград. Дружно чокнулись и все выпили, как воду, я на секунду задержался и сказал, что коньяк вообще не пил. Комроты подтрунил, что я боевой офицер и мне положено каждый день 200 граммов крепкого спиртного. И я, чтобы не ударить лицом в грязь, выпил без остановки. Ординарец рядовой Круцан дал мне флягу запить водичкой. Ужинали, разговоры о боевых делах, а больше я ничего не помню. Когда стало светать, я почувствовал, что кто-то меня тормошит, и слышу: «Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант». Я проснулся и увидел, что лежу на миномётной повозке, кругом бой. Взрывы, выстрелы. «Вставайте быстрее! А то не успеете повоевать, и война кончится».

Обстановка к утру сложилась следующая. Разгромив яссо-кишинёвскую группировку, наши войска преследовали отходящего противника по всем направлениям, дорогам и проходным местам. Немцы рвались к Чёрному морю, с тем, чтобы пароходами уйти от разгрома. Основные силы отходили, а боевые действия по прикрытию отходящих вели танковые подразделения, артиллерия и авиация. Наша задача была преследовать и уничтожать отходящего противника. Наша миномётная рота действовала централизованно, то есть в составе всей роты. Огнём управлял командир роты с помощью отдела управления. Они видели противника и командовали огнём роты. Я был на огневой позиции взвода, командовал и управлял огнём взвода. Один из наводчиков, хохол, вместо доворота вправо, сделал доворот влево. После доклада о готовности к открытию огня, я на глаз определил, что миномёт направлен в сторону от других. Помощнику командира взвода дал команду проверить установки этого расчёта. Оказалось, ошибся наводчик. Слышу кричат: «... видтэля, видсэля ..». Я потом спрашиваю заместителя, что он говорил. Он мне перевёл: «Всё командуешь — оттуда, отсюда, я и растерялся и ошибся». К счастью, что он не успел сделать выстрелы на этих установках, а то бы запустил по своим.

Закончился огневой налёт по противнику, поступила команда: «Отбой, вперёд бегом на вьюках». Миномётчики не должны отставать от пехоты больше 500 метров. Так мы меняли огневые позиции, поддерживая наступление батальона. Материальную часть несли на вьюках и на лошадях. Всё время за пехотой, а командир роты с радистом, телефонистом и отделом управления всё время был при командире батальона. Комбат давал целеуказания для роты. Так «к бою», «отбой» и «вперёд» мы наступали день и ночь. К утру следующего дня полк остановился. Закрепился перед границей с Болгарией. Планировались на утро бои с болгарскими войсками и закрепившимися немцами. Закрепившись, командир полка собрал всех офицеров на постановку боевой задачи и подведение итогов боёв при освобождении Румынии. На разборе было указано, как вели бой батальоны, роты. Наш батальон был отмечен с лучшей стороны, и особенно хорошо действовала миномётная рота лейтенанта Белова.

В постановке дальнейшей задачи комполка доложил обстановку: «В результате боёв Яссо-Кишиневской операции была разгромлена группировка в составе... Освобождена Румыния, которая в 21 час сегодня капитулировала и повернула своё оружие против немцев.

Предстоят бои за освобождение Болгарии, которая находится в состоянии войны с нами». Время «Ч», атаки — дополнительным распоряжением. К 12 часам ночи и мы, командиры взводов, получили задачу. И только после доведения задачи до всех подчинённых комроты опять всех собрал на ужин. Меня поздравил с боевым крещением. Дёрнули по полкружки, я выпил половину своей дозы. Спали в палатках на повозках  прямо в боевом порядке. Утром меня опять тормошит ординарец: «Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Вставайте! Война закончилась!». Но война ещё не закончилась, это был конец августа 1944 года. Болгария капитулировала и повернула своё оружие против немцев.

В боях за освобождение Румынии, как указал командир батальона, миномётная рота уничтожила до двух взводов пехоты, противотанковое орудие (ПТО), три пулемёта. Комроты нас распределил пропорционально. Мой взвод уничтожил до взвода пехоты, пулемёт и ПТО отдал на мою долю. А за ПТО положено представление к боевому ордену. И объявил: «Командир взвода младший лейтенант Перевалов представляется к награде орденом «Красной Звезды». Получил и медаль «За боевые заслуги».

С утра полк перешёл в наступление уже по болгарской территории, преследуя и уничтожая отходящих немцев. Мой взвод был назначен для поддержки огнём головной походной заставы (ГПЗ). В ГПЗ действовала усиленная стрелковая рота. Кроме моего взвода ГПЗ поддерживал взвод противотанковых орудий (ПТО) 45мм пушки, отделение саперов. Авиация действовала в общем направлении на Варну.

Противник, отходя, оставлял прикрытие. Выйдя на огонь противника, стрелковая рота залегла. Мы получили задачу уничтожить огнём миномётов пехоту прикрытия и подавить два пулемёта. Быстро заняв огневые позиции, я выдвинулся на наблюдательный пункт командира стрелковой роты для управления огнём. Огонь вела артиллерия. После десятиминутного огневого налёта стрелковая рота атаковала и уничтожила прикрытие противника и мы устремились вперёд. Ответным огнём артиллерии противника, в бою с охранением наводчик Петренко был ранен осколком снаряда в живот. Мой ординарец на повозке отвёз его в батальонный медпункт. Больше о нем мы ничего не знали. Наводчика заменил подносчик Молев.

Полк преследовал противника и вёл жестокие скоротечные бои с отходящими на Варну немцами и с ходу овладел портом Варна, сбросив противника в Чёрное море.

За разгром немецкой группировки в районе города Варны нашему 1116 стрелковому полку было присвоено почётное наименование «Варновский». Все воины полка стали варновцы.

После разгрома немецкой группировки в районе Варны наша дивизия продвигалась вглубь Болгарии пешим порядком по полковым маршрутам. В ходе продвижения только отдельные подразделения вступали в бой с остатками группировок немцев. В то время, когда наша дивизия шла победоносным маршем по Болгарии, 2-й Украинский фронт вёл кровопролитные бои на территории Венгрии в районе озера Балатон. В боях за освобождение Венгрии большинство выпускников нашего училища пали в боях за защиту своей Родины, погиб мой земляк Пурба Зандаков. Я с ним учился в Окино-Ключах и в Бичуре. Он хорошо писал, и в офицерском полку его взяли в штаб, где он и остался. Мы пошли в передовые войска в Яссы-Кишинёвской операции, а остальных, уже позднее, направили в Венгрию под Балатон.

Мы продолжали марш по Болгарии. Основное направление — на Белград. Но осложнилась боевая обстановка у нашего правого соседа — 2-ого Украинского фронта. В случае успешных боевых действий немцев в Венгрии, Турция была готова выступить союзником с немцами и участвовать в контрударах за освобождение Балкан в пользу немцев.

В начале сентября 1944 года наша дивизия получила задачу повернуть на юг, выйти к госгранице с Турцией и не допустить вторжения турок. Наш полк выдвинулся в район пограничных городов Мумчеград и Тульчеград, где занял оборону и прикрывал левый фланг войск, действующих на Балканах. Марш мы совершали в основном днём, но и ночью приходилось. Перед каждым городом останавливались на большой привал возле речек и водоёмов. Приводили себя в порядок. Чистили обмундирование, стирали засаленные гимнастёрки.

После отдыха входили торжественным маршем в город. Болгарское население, болгары, югославы, турки нас встречали очень дружелюбно. Проводили митинги. Болгары скандировали: «Добре дошли, братушки». Угощали нас виноградом, фруктами, мамалыгой и сухим вином. Я передавал всё взводу. Так, победителями, мы вошли в Софию — столицу Болгарии. На центральной площади «Святая неделя» был организован и проведён митинг дружбы. На трибуне были: командующий, член военного совета Бирюзовский, командир корпуса генерал-лейтенант Куприянов и наш командир дивизии. На трибуне было новое болгарское руководство и семилетний царь Семион. Отец, царь Борис, был убит немцами в самолёте на пути в Германию. Царь Борис всё время был против войны с русскими. За эту несговорчивость он был уничтожен. Наши солдаты увидели царя Семиона и кричат: «Отправить его в Россию в ФЗУ». Царь был уже не у власти. Позднее вся царская семья выехала в нейтральную страну Швейцарию.

После успешных боевых действий по освобождению Югославии и Венгрии стратегической обстановкой твердо владела Советская Армия. Основной задачей для наших войск стал полный разгром гитлеровской Германии и её безоговорочная капитуляция. 2-й и 3-й Украинские фронты освобождали государства Восточной Европы от немецких захватчиков. Вели наступление в общем направлении на Берлин, с тем, чтобы разбить и уничтожить немецко-фашистских захватчиков в их собственной берлоге — Берлине.

Учитывая победоносное наступление наших войск, нашу дивизию с прикрытия турецкого вторжения сняли, мы были передислоцированы вглубь Болгарии, в город Старая Загора и разместились в военном городке болгарских войск. Половину городка занимала болгарская армия, другую половину — мы.

Продолжение следует

Продолжение.  Часть 6. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Служба в оккупационных войсках

Шёл 1945 год. Наши войска вели тяжёлые завершающие бои по разгрому немецких захватчиков, а наша дивизия по-прежнему прикрывала левое крыло войск, действующих на юге, и стала оккупационными войсками. Я стал оккупантом. За успешные боевые действия, через три месяца после прибытия на фронт, приказом Министра обороны нам, всем выпускникам военного училища, которые проучились полтора года, было присвоено очередное воинское звание лейтенант.

День Победы мы встретили и отпраздновали в г. Старая Загора. На обед в солдатскую столовую вместо водки привезли бочками болгарское вино. Весь полк пил хорошее вино, но пьяных и каких-либо безобразий не было. После на стадионе города провели большой совместный праздник Победы. И началась новая жизнь- служба в оккупационных войсках.

Нас, офицеров, разместили в военном городке по категориям. Мы, взводные, жили в одной комнате. Командир роты капитан Гужвин жил отдельно. Полным ходом шла боевая подготовка. Особое внимание обращалось на строевую выучку и внешний вид. Солдаты были разных возрастов - закаленные в боях 50-летние  фронтовики и прибывшие на пополнение 18-летние юнцы.  Я уже был в числе обстрелянных — боевой офицер. Мне было девятнадцать лет. Двадцать исполнилось в 45-ом году. Мы свободно жили и ходили, ездили куда хотели. Билеты никуда не брали. Все было для победителей бесплатно - кино, театр, транспорт, танцы. Платили в магазинах и ресторане. Это был период возрождения былых военных традиций, даже из царской русской армии. Введено было «офицерское собрание» — это вечер отдыха с накрытым столом и спиртным. Было разработано положение для офицеров, в котором определялись быт и служба офицера. Например, в нём указывался порядок женитьбы офицера. Надо писать рапорт на имя командира полка о женитьбе. Представить невесту командиру части. Невеста должна иметь не меньше среднего образования и прочее. Готовилось первое офицерское собрание. Мы, молодежь, все гадали, а что же это? И как оно проводится? Наступил и этот день. Все офицеры полка и женщины приглашались в офицерскую столовую на 18:00. Мы подготовились и к назначенному времени пошли в указанное место. В фойе столовой играл полковой духовой оркестр. Приглашенных гостей встречал замполит и зам по тылу. В зале накрывались столы. Офицеры собирались минут десять. Командир полка ждал и встречал у въездных ворот в городок главного гостя собрания — командира корпуса генерал-лейтенанта Куприянова.

Вскоре у входа в столовую появился комкор в сопровождении командира полка. Замкомполка майор Тищенко подал команду: «Товарищи офицеры! ...» и отрапортовал комкору. Выслушав рапорт, комкор поздоровался с офицерами: «Здравствуйте, боевые офицеры!» Мы дружно ответили: «Здравия желаем, товарищ генерал!» После приветствия комкор пригласил всех за стол. Столы были расположены по подразделениям. Мы, офицеры 1-го батальона, заняли свой стол в порядке должностей. Командование заняло свой стол на видном месте. Командир полка, открывая собрание, сказал, что это собрание посвящено дню Победы. Почтили память погибших минутой молчания. После говорил комкор. Я запомнил такие его слова: «...Если бы вы не проявили геройства на поле боя, то и я бы не был героем».

На столе стояли бутылки с коньяком. Комполка предложил всем наполнить бокалы, а руководству налила официантка — фельдшер санчасти. Всего на собрании было десять женщин. В основном медицинские работники и от прачечного комбината дивизии, который располагался по соседству с нами. Выпили и закусили. Был объявлен перерыв. Заиграл оркестр, начали танцевать. Я с женщиной танцевал только один раз, а больше со взводным. Я танцевал с Борисом Макеевым. С ним вместе учились и воевали, позже встретились с ним в 326 мсп и служили в Алексеевке Одесского военного округа. Потанцевали, покурили, и командир снова пригласил за стол. С короткой речью выступил комполка и предложил тост за боевой коллектив. После выступали комбаты и ротные, но до нас, лейтенантов, не дошло. Подпив, качали комкора. Выступала и самодеятельность. Собрание закончилось просмотром болгарского фильма.

Все прошло хорошо, настрой был боевой. Началась мирная учеба. Подразделения совершенствовали свою выучку. Все мероприятия тщательно планировались, в роте составлялись расписания занятий, велись журналы учета занятий. Велась большая работа по совершенствованию методики обучения солдат. Проводились занятия с офицерами по категориям. В свободное от занятий время мы имели возможность пойти в кино, театр, корчму, ресторан, танцевальные залы и площадки. В Болгарии после войны продуктов питания было в изобилии. Цитрусовые, фрукты, овощи, виноград. Все это доступно каждому. В солдатской столовой готовилась разнообразная пища. Офицеры питались отдельно в офицерской столовой. Всем на паек выдавалось спиртное по праздникам. В эти дни офицеры обедали вместе с солдатами, а старшина роты из бочки разливал черпаком вино по кружкам.

После окончания учебного дня и по выходным мы, командиры взводов, собирались группами и на своих верховых лошадях отправлялись в экскурсионные поездки по окрестностям Старой Загоры. В понравившемся месте останавливались на отдых. Заказывали хороший ужин, обязательно с жареным поросенком. Пили болгарский коньяк, а сухим вином нас угощали бесплатно. Зарплату мы получали болгарскими левами. Платили хорошо. Отпуска офицерам еще не давали, действовали законы военного положения.

Командир взвода по своим обязанностям проводил все занятия с личным составом взвода. Нас в военном училище теоретически подготовили хорошо. Я все занятия проводил методически правильно, с хорошей организацией. Так всегда отмечал командир роты капитан Гужвин. У меня был отменный внешний вид. Форму я всегда подгонял по себе. Был всегда аккуратным во всем, пользовался авторитетом у подчиненных и старших. В характеристиках и аттестациях мое прямое начальство всегда отмечало: «Образец внешнего вида, поведения и работы». В службе и на занятиях мне нравилась политподготовка. Чтобы ее хорошо провести, надо много и тщательно готовиться. Тему надо излагать путем рассказа и беседы со слушателями. Это мне удавалось мало. Я в изложении вопросов темы больше был привязан к конспекту. Позднее с приобретением опыта это прошло.

Весь 1945 год мы пробыли в Старой Загоре. Шел период вывода войск из Восточной Европы на родину, в Советский Союз. В Старой Загоре располагался наш военный госпиталь, который стал пересыльным пунктам для медработников. Все медики южного крыла войск направлялись в этот госпиталь, а после отправлялись в СССР. Зимой 1945 -1946 года в нем собралась масса девчат. Около госпиталя располагался танковый полк, который пришел в Старую Загору раньше нас, и по этому праву у их офицеров, почти у всех, были знакомые девчата в госпитале.

Приближался новый, 1946, год. Мы, молодежь, уговорили замкомполка майора Тищенко (ему было 23 года, холостой) провести встречу нового года в госпитале. Он уговорил замполита и комполка. И начали готовить. Условия: деньги и оркестр наш. Готовят, накрывают столы — они.

Развлекательная программа совместная. Все подготовили хорошо. Встреча Нового года шла нормально. На вечер неприглашенными прибыли офицеры танкового полка к своим знакомым подругам. За столы их не приглашали, но они танцевали с девчатами. Наш коллектив такое положение терпел, пока был трезвым. Подпив, наша сторона, как хозяева вечера, стали требовать ухода танкистов. Они, конечно, возражали. Дело дошло до схваток. Офицеры все были вооружены пистолетами. Я тоже был в хорошем хмелю и помню лишь только то, что стрелял в сторону, где была потасовка.

На следующий день утром очнулся, гляжу в потолок и думаю: «Где же я есть?» Сплю на топчане, подумал, что дежурю в комендатуре, еще не сменился. Накануне я был начальником караула. Очнувшись, понял, что мы задержаны и находимся в комендатуре. Наступил момент расплаты за содеянное, ждали начальство. Нас было пятеро. В 9:00 в комендатуру прибыл комендант городка полковник Борода («Борода» это была его кличка из-за бороды, которую он носил). Нас вызывал по одному, по нашему говоря, «на ковер». Дошла очередь и до меня. Зашел, представился. Он справился, как самочувствие. Я ответил, что неважное, полковник открыл стол, вытащил пистолет и спросил: «Твой?» Я посмотрел на номер и ответил: «Мой». После с методической расчетливостью вытаскивает из стола по одной гильзе и по порядку их ставит на стол. Так он поставил их 5 штук. Спросил меня: «И сколько же ты вчера подстрелил ими человек?» Я ответил, что не знаю, не помню. Это была правда. Он ещё кое-что спросил, отпустил меня и сказал: «Ждите, за вами придёт ваше начальство». К 12 часам приехал за нами командир батальона майор Николаев. С сопроводительным письмом в конверте нас доставили в полк. Командир полка вызывал к себе «на ковёр» по одному. Дошла очередь и до меня. Зашёл, представился. Помню главное в его разговоре. Он кричал: «...Сопляк! Молокосос! Тебе молоко надо пить, а ты пьёшь коньяк! Вытри молоко на губах!» Беседу закончил: передать дело «...суду офицерской чести». Офицерский суд мог снизить в должности на одну ступень. Я был командиром взвода, а меньше взвода офицерской должности нет. Это не грозило. Мог разжаловать на одну ступень, то есть сделать младшим лейтенантом. И, наконец, суд офицерской чести мог принять решение об увольнении из рядов Вооруженных Сил. Мы были готовы ко всему.

Мы приступили к выполнению своих служебных обязанностей и работали с удвоенной энергией. Примерно через месяц полк был поднят по тревоге и получил задачу совершить марш по маршруту Старая Загора — София и сосредоточиться в районе горы Витоша. Полк в указанное время по установленному маршруту совершил марш и расположился в пригороде Софии. В связи с передислокацией, размещением на новом месте, командование забыло про нас и злополучный вечер 31 декабря. Или сделали вид, что забыли. Так все на этом кончилось. Суд офицерской чести нас не разбирал. Мы не понесли никакого наказания, продолжали добросовестно нести свою службу за рубежом.

Наша 333 стрелковая дивизия расквартировалась в трёх военных городках. Полк, в котором я служил, занял военный городок болгарской армии. Рядом с нами, в этом же городке расположился болгарский полк. Мы, офицеры, вначале расположились по комнатам солдатской казармы, а через месяц нам разрешили жить на частных квартирах у болгар в столице. Я и еще один командир взвода нашей роты заняли квартиру в пригороде, недалеко от расположения полка в доме у семейства по фамилии Костовы. Они занимали половину одноэтажного дома. Нам выделили комнату с отдельным ходом. В комнате было две кровати, шкаф, стол и тумбочка. На каких условиях мы ее занимали, я не помню. Кто платил за неё? Или вообще никто не платил? Семья Костовых состояла из матери, двух взрослых сыновей, лет 23-25, и двух дочерей: одна — Ныдька (Надя) училась в 8-ом классе гимназии и вторая — Енка училась в 10-ом классе гимназии. У них учились 11 лет.

Мне шёл 20-й год. В полку шла боевая и политическая учеба. Я со своим взводом и сержантами проводил занятия. В проведении занятий уже наловчился. Занимался и готовил сержантов к занятиям и привлекал их для проведения и помощи в обучении солдат. В это время большое внимание уделялось занятиям в поле. Помню одно учение с боевой стрельбой. Учение проводилось просто на крестьянских полях. Урожай был уже убран. Один эпизод. Мой взвод был придан и поддерживал наступление стрелковой роты. Отрабатывался этап преследования отходящего противника. В это время на огневые позиции взвода подъехал на джипе командир дивизии генерал Голоско. Он подал команду: «Командир минометного взвода! Ко мне!» Я незамедлительно прибыл к нему и отрапортовал. Комдив мне указал: «Вон, за лощиной (это было строго слева) впереди наши подразделения. У отдельного дерева — пулемет — уничтожить!» Я козырнул генералу: «Слушаюсь!» Я сразу подаю команду взводу: «Взвод! По пулемету, осколочной, заряд — 2, прицел — 6-40 (это соответствовало дальности 2,5 тыс. метров), угломер — 115-00 (артиллерийский угломер — круг составлял 600 делений), наводить на дерево. Основному (это правому миномету) одной миной...». И далее выдержка, жду готовности миномета, по докладу: «1-й, 2-й, 3-й — готово!», командую «Огонь!» Это выстрел для пристрелки цели. Положено взять цель в вилку, то есть, получить перелет (+) и недолёт (-), потом поделить и на среднем прицеле поразить цель. Я ускорил пристрелку, получив первый перелёт на 100 метров, скорректировал прицел, не получая вилки, перешел на поражение цели. Это было не по правилам артиллерийской стрельбы. Я руководствовался тем, чтобы быстрее поразить цель. Взводу дал команду: «Взвод! Пять мин, беглый огонь!» И за 5 секунд вылетело 15 мин, все летят в воздухе. Начальство замерло. Наблюдают, куда же врежут мины? Начались разрывы. Все вблизи цели. Поднялись дым и пыль около цели. Цель уничтожена. Я четко доложил командиру. Командир смотрит на часы и говорит: «Молодец! Построить взвод!» Объявил благодарность взводу. Меня наградил ручными часами, которые снял со своей руки. Часы были швейцарские, хорошие, и добавил: «Предоставляю очередной отпуск на родину лейтенанту Перевалову!». Начальство забегало, уточнили, где я живу, и после учения начали оформлять отпуск. Отпуска офицеры ещё не получали, в войну отпуска не давали. Оказывается, пришел приказ Министра обороны о предоставлении офицерам отпусков. Я был первым. И началось. Оформление пропуска и других документов. Я был на седьмом небе. Начальство ко мне всей душой. Везде меня ставили в пример. Комсомольская организация полка подготовила, организовала и провела вечер встречи с отличниками боевой и политической подготовки. Я был в их числе.

И вдруг вызывает меня командир батальона майор Николаев. Ему было лет под 30. Я оказался его земляком. Он из Иркутска. Он был женат. Женился на фронте. Его невеста была медработник полкового медпункта. Первая жена майора умерла. В Иркутске жили его два сына 10-ти и 6-ти лет. Комбат решил, чтобы я, съездив в отпуск, привёз ему сыновей в Болгарию. Отказаться я не мог. И хватил немало горя, пока их привёз в Болгарию.

На квартире я сдружился с сыном хозяев и дочерью - Ныдькой. Она по своему детскому рассудку считала меня своим ухажёром. Однажды на каникулы приехала сестра — гимназистка Енка. Она выглядела уже оформившейся девицей. Мы сразу познакомились и договорились поехать вечером на танцы. А ехать надо было в парк через весь город. В Софии весь транспорт идет вечером на центральную площадь — «Святая неделя». Там пересадка на любое направление. Транспорт (трамваи) ходили до часу ночи и танцы до часу. Мы ходили группкой. Раньше не хотелось уходить с танцев. А после часа уже не уедешь никаким транспортом и пешком не дойдешь. В таких случаях мы ожидали утренних трамваев, они начинали ходить в 4:00. Это время коротали в парке на скамеечках. Младшая Ныдька стала нас преследовать всюду. Куда мы, туда и она. Мы убегали от неё. Дам ей 20 лев на мороженое. Она плачет и не хочет оставаться.

Их мать была доброй женщиной и любила, когда её называли болгарской май(т)кой (матерью). Один из сыновей, Никола, работал на железной дороге контролером. Носил железнодорожную форму и всегда говорил, что он тоже офицер. Я как-то ему сказал: «Тоже мне офицер – Моле всичка белеты и карточки показывайте». После сказанного мною они смеялись до посинения и всегда при встрече просили, чтобы я сказал эту фразу. Им нравилось моё произношение с акцентом. В выходные дни мы ездили группами по окрестностям Софии, в живописные места горных минеральных бань. Природа там очень красивая. Вечером на своих лошадях скакали в горные поселки, попадали и в турецкие поселения. Там не было комендантов и патрулей. Выбирали хорошую, уютную корчму, заказывали ужин и обязательно с жареным поросенком. Выпивали хорошие болгарские коньяки. Сухим вином угощали бесплатно. Вино пили солдаты. В корчме музыка, танцы. С собой брали одного ординарца для ухода за лошадьми. О безопасности не беспокоились. Болгары самые дружелюбные люди для русских. Они нас называли «братушки».

Однажды мой командир роты, лейтенант Гужвин, вызвал меня и говорит, что он едет в командировку по обмену опытом боевых действий. Оставил меня за себя командовать ротой. Сами, трое ротных, махнули на экскурсию по Западной Европе до Парижа. Им это удалось. Правда, получили по выговору. Эта поездка стала известна и нам, взводным. Стали готовиться и мы в такую поездку. Запаслись деньгами, а больше ничего не требовалось. Пропуском везде была военная форма победителей. Форма была уже парадная, новая. Брюки на выпуск, китель с катушками на рукавах и золотыми петлицами, и погонами. Такая, как была на параде в Москве. Мы поехали группой взводных, шесть человек, в том числе Борис Макиев, земляк-однокашник по военному училищу. Благополучно доехали до столицы Югославии — Белграда, оккупировали один из ресторанов столицы, заказали хороший ужин. Валюта шла любая, но рубли — только десятки и выше. У нас были болгарские левы, их принимали везде. На поездах мы ехали без билетов, бесплатно, как победители. Накрыв стол в ресторане Белграда, официант разлил по рюмочкам коньяк. И только взялись за «талии» рюмочек, в ресторан вошёл русский полковник с патрулем - офицерами и скомандовал негромко: «Всем встать и следовать за мной». Рюмку коньяка успел выпить только наш предводитель. Мы повиновались. Выходя из ресторана, я оглянулся на стол и увидел, как посетители ресторана бросились за наш стол.

Нас задержали и в сопровождении двух офицеров комендатуры доставили к месту службы. Комбат и комполка пожурили нас, но мы проездили выходной и один день. Эта попытка поездки по Западной Европе была ещё до учения, на котором мне предоставили отпуск на родину.

Комбат всё оформил для поездки на родину, пропуска на сыновей и другие документы. На дорогу дал свои деньги. Я получил отпускные. Вооружил меня трофейным пистолетом, и своих у меня было два - браунинги. Один в заднем кармане брюк, другой в кобуре. Отпуск был оформлен на два месяца. Это было в феврале 1946 года. И поехал я. Болгаро-румынскую границу пересёк в городе Русся. Переправа через Дунай была паромная, железнодорожная. Румыно-советскую границу пересёк в Унгенах. Въехав в СССР, ужаснулся, какое тяжёлое время переживал наш советский народ. Поезда переполнены. Ехали на крышах вагонов, в тамбурах. Я не мог взять для себя билета с местом. У меня был воинский проездной документ. Так я ехал до Иркутска в тамбурах, на чемоданах. У меня было два чемодана. Один с парадной формой, гостинцами для родных, другой — с провизией и прочими мелочами. До Иркутска добрался благополучно. Передал документы родственникам, которые должны были подготовить и оформить ребят к поездке за границу. Я им сказал, что заеду за ними через месяц. Сам поехал дальше до Улан-Удэ.

Это было вечером. Народу было немного. Какие-то ребята подростки около меня. Поговорили. Я лег спать на верхнюю полку. Оба чемодана поставил под голову. Перед отъездом не выпивал в вагоне тоже. Сразу уснул. Проснулся утром под Улан-Удэ. Под головой один чемодан, который был с провизией. Таким образом, я остался в полевой форме и с провизией. Со злости залез на верхнюю полку прилечь. На этой полке была куча денег. Я, конечно, собрал. В вагоне никого не было. В Улан-Удэ наших ещё не было. Все жили в с. Верхний Мангиртуй Бичурского района.

У меня были полевые погоны. В военторге города парадные погоны были только пограничников. Пришлось их нацепить. Автобусом благополучно доехал до райцентра Бичура, а там, на попутной подводе.

В родном селе жили мать, сёстры Груша, Клава и Валя, братья Саша и Николай. Были и дяди, тётки и двоюродные сестра и братья. Встречали меня хорошо, по-родственному. В селе была послевоенная разруха и голод. Мужики, кто смог, вернулись на Родину. Много родственников и земляков погибли в бойне Великой войны. Погибли и мои одногодки. Пришли к нам матери погибших, тех, кто призывался со мной. Спрашивали, видел ли я их и служил ли с ними. Но я был направлен в военное училище и судьбу односельчан не знал. Мать готовила праздничный обед. Стали собираться родственники и друзья детства, которые вернулись с фронта. Пришёл Ефим Константинович, это мой однокупельник. Мы родились с ним в один день, и нас крестили в одной купели. Пришёл и Баженов Георгий, который женился на моей невесте Вассе. Георгий в армию не призывался, у него не было на правой ноге полступни. В войну первым парнем был на деревне. Когда я пришёл в гости к нему, Васса хлопотала с угощениями. Я её спросил: «Почему не ждала меня?». Она ответила, что мои сёстры говорили, что я офицер и на ней не женюсь. Если бы она не вышла замуж, то, по-видимому, я бы женился на ней. Подвыпив с Георгием, я, шутя, ему сказал, что заберу у него Вассу. Дошло до того, что Георгий озверел и перевернул вверх ногами праздничный стол. После мы продолжали дружить, и я всегда, когда приезжал в отпуск, у них был желанным гостем.

В родной край я приезжал редко и всегда в новом воинском звании. В селе я был первым капитаном, земляки считали это моим высшим достижением. Но я дослужил и до полковника. В генералы не успел выйти по возрасту. В этот период шло омоложение армии.

С моим приездом в селе началась гулянка. У нас такой обычай — все, кто пришёл в гости, обязан повести всех гостей к себе в этот же день.

Гулянки обязательно сопровождаются гармошкой. После стола - песни и пляски. Переходы по улице с песней. У нас была гармошка, и я с детства привлекался для игры на гулянках.

Сестра Клава училась в г. Кяхте в сельхозтехникуме. Но когда я приехал, она была дома, тоже на побывке. Старшая сестра Груша работала в колхозе бухгалтером. Саша учился в педучилище, а Валя и Николай были школьниками.

В это время Клава вышла замуж за Унагаева Фадея Ивановича. Это мой годок, но в армии не служил. По-видимому, из-за хромоты. В дальнейшем всю жизнь работал в партийных органах. Отгуляли их свадьбу, и Клава дальше не продолжила учёбу. После они кочевали по всей республике.

Вскоре к нам приехали в гости Резвая Екатерина и её подруга Седенкова Надя. Они работали в Окино-Ключевской школе. Когда меня призывали в армию, они работали в нашей сельской школе, и мы часто встречались. Я с ними встретился как старый знакомый. Катя была стройненькая, красивая и приятная девушка. Ей было 23 года, а мне подходил 21 год. Мне она нравилась, и я ей предложил пожениться. Она не возражала. Я ей сказал: «Я на три года моложе тебя, как на это смотришь?». Она ответила: «Мне это не причина. А ты смотри и решай сам». Я решил жениться.

16 марта мы на велосипеде поехали в с. Нижний Мангиртуй в сельсовет и там расписались. Дорога через горы была лесная и грязная от таянья снега, с крутыми подъёмами, спусками и поворотами. Катя сидела на раме. На большом спуске тормоза не сдержали и нас понесло. На повороте я не справился с управлением, и мы полетели кубарем. Катя ушибла коленку и поцарапала лицо. Ушибы были небольшие. Оправившись от случившегося, я спросил её: «Поедем дальше или пойдем?» Она согласилась ехать. Доехали благополучно. Посмеялись над своим свадебным путешествием. Так мы стали мужем и женой. Отпраздновали свадьбу. Это через 10 дней после Клавиной свадьбы. В Окино-Ключи поехали уже втроём. Там я побыл пару дней.

Отпуск заканчивался, и надо было уезжать в Болгарию, а прежде в Иркутске забрать детей. В Иркутске я задержался на неделю. Не всё было готово к выезду. Билеты на железной дороге было взять трудно. Ехали с пересадками долго и нудно. К указанному сроку пересечь границу мы не успели. Много хлопот и беготни было по продлению пропуска. В конечный пункт путешествия - город Русса мы прибыли через 3 месяца. В Руссе нас встречал комбат с женой и мои друзья-однополчане. Оркестр играл встречный марш. Привезли нас на место дислокации части в летний лагерь в 10 км от Софии. В первую очередь отмыли нас. И отпраздновали приезд.

Из 3 браунингов у меня остался один. Один утащили вместе с чемоданом. Один я подарил брату Саше. Этот подарок обернулся большими неприятностями. Саша учился в педагогическом техникуме (училище) в г. Улан-Удэ. Жил в общежитии. У них произошла кража. Для обыска студентов вызвали милицию. При проверке вещей брата у него нашли мой подарок - боевой пистолет с патронами. В то послевоенное время это была не диковинка. Начали его спрашивать, где взял, зачем держишь и т.д. Он ответил, как было, что я ему привез пистолет и подарил. Милиция справилась, правда ли у Саши есть брат офицер. Уточнив, что он говорит правду, ему сказали: «Забудь, что у тебя был пистолет, а то будет худо». И, конечно, забрали его.

Старшая сестра Груша вышла замуж после нас в районный центр с. Бичура. Её муж Белых Андрей Калистратович работал начальником почты всю свою жизнь. И Груша в Бичуре работала на молокозаводе бухгалтером тоже всю свою оставшуюся жизнь.

Марк Перевалов. Февраль 1945 г.

Продолжение следует

Продолжение.  Часть 7. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Возвращение на Родину

На фото 1946 г. Екатерина Резвая справа

Я продолжал службу в Болгарии до 1947 года. В начале 1947 года начался период вывода наших войск из Болгарии в Союз. С выходом войск на родину их расформировывали. Солдат и офицеров демобилизовали. Нашу 333 дивизию вывели летом. Полки выезжали железнодорожными эшелонами. Наш 1116 полк вышел в г. Котовск и там был расформирован. Офицеров увольняли, мне тоже было предложено уволиться из-за отсутствия вакансий в других частях Одесского округа. Я на мандатной комиссии сказал, что недавно закончил училище и хочу продолжить службу. Они мне говорят, что нет свободных мест. Везде идет расформирование и демобилизация. И предложили мне должность командира аэродромного взвода в аэродромном батальоне, который располагался в г. Одессе. Этот батальон входил в состав воздушной армии Одесского военного округа. Так я стал авиатором. Надо было сменить форму пехоты на авиацию. Я не спешил ее сменить. Так и служил. Жил на квартире у командира роты Пребытковского. Добрые и хорошие люди. Жена Катя жила в моём родном селе у моей матери. Работала в нашей Верхне-Мангиртуйской школе. Конечно, ждала, когда я её заберу к себе.

Через два месяца службы в авиации мне предложили командировку на остров Сахалин. Этот маршрут шёл через мою родину, и я с удовольствием согласился. Цель командировки - сопроводить 30 человек младших авиационных специалистов, которым предстояло служить в воздушной армии на о. Сахалин.

Время было тяжёлое, послевоенное. Я был в воинском звании лейтенанта. Поехали. Питались на больших остановках в продпунктах и в столовых, получали сухим пайком. До Владивостока ехали полмесяца. От Владивостока должны были ехать пароходом. Но ближайший пароход предвиделся через месяц. Мои сержанты, да и я, прожились - ни денег, ни бани, ни жилья. Через коменданта города устроились на жилье в бараке (на 2-й речке) пересыльного пункта, спали на голых нарах. Безделье надоело. Мои подопечные разыскали временные работы в порту. Я им разрешил работать. Появились деньги, еда. Я все время держал на контроле пароход. И примерно через месяц мы погрузились на пассажирско-грузовой пароход, который взял себе на буксир небольшой корабль-шхуну.

Пассажиров были тысячи. На Сахалин ехали переселенцы. На острове жили японцы и их выселяли в Японию. Ночью поднялся сильный шторм. Трясло и качало пароход так, что некоторые пожилые не выдержали и умерли. Одна женщина родила. Мы были в общем трюме. Мои авиаторы всё посмеивались над теми, кто не сможет выдержать качки, и надо мной тоже. Ночью оборвало трос, на котором шла шхуна. Начался её поиск и ловля. И так всю ночь, вместо того, чтобы плыть к берегам сахалинским. Я качку выдержал и перенёс, а мои авиаторы все лежали плашмя и их рвало. Выловив шхуну, завели её в какую-то бухту в Татарском проливе и там оставили. Это было утром. Моряки на шхуне кричат: «На кого вы нас оставляете?» После мы благополучно добрались до порта Южного Сахалина - Корсаков. Отдохнули, хорошо поели в столовой продпункта. Нам предстоял переезд поездом на север острова г. Паранайск. Поезд был типа пригородного. Ехали больше женщины японки. Когда они сходили, то садили на свои места своих. Мы всю дорогу ехали стоя, а ехали часов 10. К месту назначения прибыли благополучно. Все мои подопечные были живы и здоровы, только полураздетые. Одежду (форму) поменяли, попродавали, потеряли. Но там были рады их приезду и приняли с радостью. Я свою задачу выполнил.

Предстоял обратный путь. Я уже один. До г. Хабаровска долетел попутным военным самолётом. От Хабаровска до Улан-Удэ поездом – и дома. Дома меня ждала молодая жена. Пожил с полмесяца на родине. Катя рассчиталась с учительством в школе. Собрав её чемодан, большой, из искусственной кожи, в который поместилось всё её приданое, мы выехали на запад. До её родины и родных доехали благополучно. Село Родионовка, Ямпольского района Сумской области. Станция Хутор Михайловский, ныне город Дружба. Это граница России и Украины. На станцию приехали к ночи и всю ночь сидели в комнате для пассажиров. По ногам ползали клопы, воздух спёртый. Так мы пробыли до утра. Утром приехал отец Кати, Резвый Василий Николаевич. Это было первое знакомство с тестем. Погостив на родине жены дней десять, я опять один выехал в Одессу к месту моей службы. Всего я проездил в командировке 4 месяца. Отчитался за поездку и пошёл в отдел кадров Одесского военного округа. Продолжать службу в авиации я не хотел. В кадрах мне предложили службу по специальности - командир миномётного взвода в г. Тирасполе в 59 гв. дивизии, 176гв.СП. Это был конец 1947 года.

В г. Тирасполь прибыл в ноябре месяце. Молдаване жили лучше, чем в России и на Украине. Принял взвод в миномётной роте. Командиром роты был капитан Стеба Михаил Васильевич, командирами взводов - Семеновых Александр, Черненко Павел, позднее Голых Александр Алексеевич. Это начало моей новой службы. Этап становления и вживания в коллектив. Я всё лейтенант и комсомолец. Идёт третий год офицерской службы. Моё образование 8 классов и полуторагодичное военное училище времён войны. Чтобы успешно служить и продвигаться, надо было учиться. В первую очередь закончить 10 классов. Позднее стал вопрос, чтобы окончить нормальное трёхгодичное училище.

В г. Тирасполе нашёл частную квартиру у тети Любы (у неё была всего одна комната) по ул. К. Либкнехта. В первый отпуск 1947 г. привёз на эту квартиру жену Катю. За снятую квартиру платила часть. Тогда почти все офицеры жили по частным квартирам. Первая совместная семейная жизнь на этой квартире была без удобств, стеснена и не была самостоятельной. Все зависело от капризов хозяйки.

Мы начинали новую семейную жизнь. Катя устроилась в школу на работу. Получала паёк. Я получал продукты в части. Были полуголодные. Мечтали о будущем, когда можно будет наесться хлеба вдоволь. Коммерческая цена хлеба была 100 рублей булка. Холостяки-офицеры питались в столовой бесплатно. Свободного времени у нас почти не было. В выходные дни почти всегда были в части. На лето с апреля по октябрь мы выходили в летние лагеря за 50 км. Домой приезжали раз в месяц. В 1948 году нашли отдельную комнату у дяди Васи и тёти Фроси по Бородинскому переулку. Комната разделялась плиткой, был обеденный стол и солдатская койка. Постель тоже была наполовину солдатская. В это время мы уже ожидали первенца. 20 апреля 1948 года у нас появилась на свет дочь Лариса. Позднее мы сменили ещё две квартиры.

Я закончил вечернюю школу при Доме офицеров г. Тирасполя. Когда учился в общеобразовательной школе, мне пришлось учиться и в университете марксизма-ленинизма. Заданий по учёбе было много, я не мог справиться со всем. Мне помогала писать конспекты Катя. Так без отрыва от службы закончил 10 классов и университет. В 1948 году мне было присвоено звание старший лейтенант. Чтобы успешно продолжить службу, надо было закончить академию. Для поступления в академию необходимо иметь должность командира роты и окончить нормальное училище. У меня пока ни того, ни другого не было. В 1949 году поступил и окончил экстерном трехгодичное одесское военно-пехотное училище. В 1950 году вводится институт замполитов рот. Командирам взводов – коммунистам предложили должности замкомроты по политчасти. Ст. лейтенант Семеновых А.Н. стал замполитом нашей роты. Я был комсомолецем. Через три месяца майор Стеба М.В. убывает к новому месту службы в Германию. Меня назначают командиром роты, мой друг, ст. л-т Семеновых А.Н. - мой замполит. Это мои первые шаги в служебном опережении сослуживцев.

С командования ротой начинается служба как организатора, командира и воспитателя подчиненных. Рота – это уже единица со своим хозяйством. За успешное командование ротой мне в 1951 году присваивается воинское звание капитана. В возрасте 26 лет я капитан. Выглядел я пацаном, моя физиономия всю жизнь выглядела моложавой, моложе лет на 5-8.

Продолжение следует

Продолжение.  Часть 8. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Снова оккупационные войска

В начале 1952 года меня направляют в Германию для продолжения службы в оккупационных войсках. Дивизия, в которую я был направлен, расквартировывалась в г. Иена - земля Тюрингия. Штаб армии располагался в городе Веймаре. Прибыв в г. Франкфурт, я прошёл психологическую обработку на соблюдение всех норм и правил службы за рубежом.

Меня на железнодорожном вокзале «Vestbangov» встречал мой сменяемый капитан Никулин. На машине части привёз меня в городок, в котором жили офицеры. Офицеры минометного батальона занимали двухэтажный особняк. Командиры рот жили по одному в комнате. Комвзводов по 2 человека. В моей будущей комнате собрались командиры рот батальона, капитаны Вовк и Стольников. Это был период строгих ограничений: нельзя употреблять спиртное, нельзя иметь связи с немками. За эти приказы я расписывался во Франкфурте. Но у офицеров были свои неписаные законы. Капитан Никулин встретил меня накрытым столом, правда, спиртное стояло под креслами. Эти меры на случай контроля старшими и особого отдела. Подпив, встречающие объявляют: «Теперь в горы, в лес, в ресторан». Я сопротивлялся, зная, что за это в 24 часа отправляют в Союз, но они были неумолимы. Знали все ходы и выходы. Вышли через калитку в заборе, которая была забита досками, но доски аккуратно подпилены. Сразу в трамвай - и за город, а там патрулей нет.

Назавтра я принял роту, и началась служба за рубежом. На лето выходили в лагеря. Лагеря находились в 200 км в лесу около станции Кравинкель. Летние лагеря – это по нашей системе. У немцев были одни городки, только зимние. Всякие выходы в город для офицеров и солдат были запрещены. Мы были изолированы от местного населения и не знали, как они живут, что замышляют. Особый отдел вылавливал наших воинов, нарушителей установленного порядка. И летом, когда войска находились в лагерях, немцы выступили с оружием в руках против послевоенного порядка. Это был у них установлен день Х (икс). Наши войска были подняты по тревоге. Командиры получили задачи на совершение марша на зимние квартиры и подавления восстания. Наш командир подполковник Филозов вызвал нас, командиров роты, в штаб батальона и дрожащим голосом с растерянным видом поставил боевую задачу. Быстро совершив марш по автостраде, батальон с ходу захватил и перекрыл госбанк от восставших. Мы на огневых позициях простояли 10 дней. Вся дивизия была распределена по объектам города и боевыми действиями не давала восставшим немцам влиять на обстановку. Активистов восстания задерживали и изолировали от населения. Гауптвахты полка были заполнены выступавшими студентами, которые не хотели мириться с их арестом и просили освобождения от сдачи экзаменов. Восстанию не дали распространиться. Наши оккупационные войска во всех городах и регионах восстановили порядок. Был введён комендантский час. В целом выступление немцев не удалось, они прекратили сопротивление. Мирная жизнь была восстановлена.

Наше правительство и командование оккупационными войсками сделали соответствующий вывод и приняли ряд мер по укреплению дружбы, взаимоотношений между немцами и нами. Одна из мер – раскрепощение наших воинов. Офицеры получили право свободного выхода в город и общения с немцами. Солдаты получили уставное право на увольнение в город. В день первого выхода наших в город один офицер сказал: «…В этот день вся немецкая земля стонала под пятой русского сапога…». Это было начало дружбы между советским народом и немцами. Немцы кричали: «Фройндшафт, фройндшафт (дружба)». Офицеры нашей части в день дружбы пошли в горы, в лес, где всегда сверкали красочные огни, слышна музыка, фейерверки. Этот комплекс отдыха располагался на одной высокой горе, как «Ласточкино гнездо». А наш городок был расположен у подножья этой горы. Мы увидели там шикарный ресторан, танцплощадки, спортгородок, бассейн. После здесь мы были частыми гостями. Служба шла своим чередом. Солдаты начали ходить в самоволки и заводить связи с немками. Офицерам стало труднее.

Вскоре разрешили привоз в Германию семей офицеров.

В 1953 году 26 февраля в г. Тирасполе у нас появилась на свет вторая дочь - Люда. Впервые я её увидел двухмесячную. Увидел на фотокарточке.

В октябре 1953 года я приехал в очередной отпуск к своей семье в г. Тирасполь с документами на перевоз семьи в Германию. Проведя отпуск, поехали к моему месту службы. Ехали нормально, но ночь нас застала в 3-4 –х часах езды от Иены в городе Гера. У немцев ночью поезда не ходят. На вокзале один дежурный. На ночлег нас устроили в отдельной комнате вокзала. Дети и я сразу уснули, но Катя не могла спать в чужом, незнакомом городе, городе поверженного врага. На следующий день прибыли в Иену. Нас встретили хорошо. Разместились в бывшей офицерской квартире. Двухэтажный особнячок, где жила одна немецкая семья, а мы жили все командиры рот. Жили дружно. По случаю и без оного ходили друг к другу в гости. Весело проводили время. Ходили в театры, в Дом офицеров.

Однажды мы гуляли в городе. С нами были наши девочки Лора и Люда. Лоре было 5 лет, Люсе годик. На центральной площади Иены работали призовые ларьки. Мы взяли билетик и выиграли – выбирай любой приз. Наши дети выбрали большого мишку (поросёнка?) во фраке. Возвращались домой на трамвае. Я положил мишку на верхнюю полку. Вышли и забыли его в трамвае. Поистине, как пришёл, так и ушёл. Надо было обратиться в бюро находок, но мы не догадались. Немцы честный народ и аккуратный.

Через полгода наш миномётный батальон попал под расформирование. Офицеров определили кого куда. Капитан Вовк выехал в Союз. Капитан Стояльников пошёл на стрелковую роту. Мне тоже предлагали стрелковую роту, но я отказался. Тогда меня отправляют туда, откуда прибыл, т.е. в Одесский ВО. В Германии мы кое-что приобрели из вещей, которые нам служат и поныне. У Кати шуба под котик, ещё добротная. Аккордеон до сегодня играет. Мы приехали в Тирасполь на свою старую частную квартиру к дяде Ване и тёте Фросе. Для меня вакансии не было, и я ждал назначения. Просидел 2 месяца без работы, а должности всё не было. Я хотел миномётную роту. Пребывал в резерве с полной оплатой 3 месяца, а после платили только за воинское звание. Я был капитаном.

Однажды, это было на третьем месяце, я приехал в отдел кадров округа, который располагался в Одессе на улице Пироговской. Мне предложили должность адъютанта командира корпуса генерал-лейтенанта Бурмакова Петра. Побеседовав со мной, генерал Соленой сказал, если не понравится, то я тебе в любое время дам миномётную роту. Я согласился. Корпус располагался в г. Первомайске Николаевской области. На правом берегу р. Буг он назывался Голтой, на левом - Богополем, а на острове жили евреи. Моста не было. Переправлялись на пароме и лодках. Ездили мы в генеральском Зиме. Эта служба мне нравилась. Я был ближайшим помощником командира корпуса и в быту, на учениях и на службе. Однажды, посещая воинские части, встретил своего земляка и однокашника по училищу Борисенко. Он был командиром миномётной роты - капитан. Хорошо угостил меня, а утром, возвращаясь в Первомайск, я еле выдержал, сидя на заднем сиденье. И на первой остановке побежал в кусты. Адъютантом я пробыл недолго, года полтора. Корпус расформировали. Помню один эпизод. Пошли мы с Катей на рынок и там купили живого поросёнка за 5 рублей. По новому курсу за 50 копеек, а в настоящем одна котлета стоит 50 копеек.

После расформирования корпуса я опять оказался за штатом. Мой генерал предложил меня зам командующему Одесским ВО. Я поначалу согласился и прибыл на беседу с ним. В приёмной сидел его адъютант, вместо которого я прибыл, он уезжал на учёбу в академию. Генерала в кабинете не было. Меня сопровождал начальник ОК округа генерал-майор Рыбалко. Несколько позднее я с ним вместе учился в академии  им. Фрунзе. Ожидая зам командующего, я передумал идти на должность адъютанта. Начальник ОК предложил мне вакантную должность - командира миномётной роты в Б-Днестровскую дивизию, в Алексеевский гарнизон. Я согласился.

Вскоре получил назначение и переехал с семьей в Алексеевку. Станция выгрузки - Кантемир. Позже железной дорогой пришёл наш небольшой скарб - платяной шкаф, купленный в Первомайске, кухонный стол и постель. Командир батальона подполковник Чурляев принял меня хорошо. Уступил нам часть своей квартиры (второй этаж финского домика), и мы поселились в ней на временное жильё. Вскоре получил я отдельную квартиру в доме сельского типа. Когда-то в этом посёлке жили немцы, которых выселили в другой регион. Это была наша первая государственная (КЭЧ) квартира. Это был 1954 год. Мне шёл 29 год, Лоре шестой, Люде второй годик. Я всё капитан, командир роты.

Этот алексеевский гарнизон для меня был самым удачливым в службе и продвижении по службе. Командиром 326 мсп. был полковник Скорый. Командир дивизии - генерал Шурупов. Полковник Скорый был грузный, флегматичный, со старыми отсталыми взглядами на службу. И сильно боялся генерала Шурупова. Это волевой, сильный, жестокий генерал. У полковника Скорого на этой почве получилось помешательство (психическое расстройство). Шурупов его вскоре уволил. К нам в полк прибыл подполковник Мельник, стройный, подтянутый, волевой командир. Генералу Шурупову ни в чём не уступал. В выходные дни надевал парадную форму и шествовал по городку. Подполковник Мельник оказался моим однополчанином по службе в г. Тирасполе в 59 гв. мсд. Он был начальником штаба полка, а я командиром взвода. Мы узнали друг друга. Однажды меня вызвал к себе в кабинет и сказал: «Ты – моя опора в подразделениях, твоя рота должна быть примерной во всем. Я тебя поддержу». Я ответил: «Есть». На прощание мне сказал: «Сними этот лапсердак (я был в сером форменном плаще) и больше его никогда не надевай. Командир должен быть внешне подтянут, образцовый вид иметь. На каблуках подковы, сапоги носить такие, которые полчаса надеваешь. Все подогнано по фигуре». Это я уяснил твёрдо и по сей день соблюдаю эти требования.

Вскоре была введена должность – заместитель командира батальона. На эту должность нужен был комроты, притом соответствующий по всем показателям. Возраст, образование, внешний вид. Из командиров мотострелковых рот таких не оказалось. Подп. Мельник вызвал меня. «Хоть ты командир миномётной роты, но я думаю, что ты справишься с должностью зам. командира батальона (майорская должность). Я помогу», - так он мне сказал. Я согласился и вскоре пришёл приказ. Так я перешагнул миномётный барьер и вышел на командирский общекомандный простор. Пробыв на этой должности полгода, я получил очередное воинское звание - майор. Это тоже преодоление барьера от младшего офицера к старшим офицерам. Через год я был направлен на учёбу в г. Солнечногорск под Москвой на центральные высшие курсы командиров батальонов - полков «Выстрел». Переехал с семьёй. Там пробыли год. Жили опять на частной квартире. Квартира - отдельный домик стоял около церкви. Хозяйка однажды в церковь взяла нашу младшую дочь Люду. В церкви молились, и церковный хор исполнял молебен. Люда видит – все поют и сама запела: «За фабричной заставой».

Система обучения на курсах была высококвалифицированная, учили тому, что необходимо командиру. Я после курсов стал на голову выше своих сверстников и вскоре получил батальон. В отдельном гарнизоне жизнь и быт были особые. Все жили одной семьёй, дружным большим коллективом. Жёны в большинстве не работали - негде было работать.

Лариса училась и была круглой отличницей. При доме офицеров была самодеятельность. Я и дочери играли на аккордеонах. Катя пела в хоре, окончила курсы кройки и шитья, что пригодилось потом для шитья дочкам и себе. Затем окончила и курсы машинописи, но это ей почти не пригодилось. Все праздники проводили в коллективе. Вина было много. Вокруг виноградники. В сезон уборки винограда все участвовали в его сборе. После работы давали винограда столько, сколько унесёшь. У нас у каждого была бочка виноградного вина. На всех гулянках я играл на аккордеоне, пели песни. В этом гарнизоне я стал охотником и рыболовом. Летом ездили отдыхать на море, которое было в 20 км.

В 1960 году наш полк перевели в Белгород-Днестровский. В городе жизнь и служба пошла по-другому. Старшая дочь училась в 6 классе, младшая пошла в первый класс. Наш 326 гв. МСП располагался на берегу Днестровского лимана у крепости. Жили в квартире, построенной солдатами, в четырёхквартирном двухэтажном доме. Квартира имела комнату и кухню, без удобств. Туалет был на улице. В этой квартире мы прожили года 2-3. Из этой квартиры мы похоронили мою тёщу - мать Кати. Приехала к нам в гости, прожила месяц, заболела. Пролежала месяц и умерла. Похоронили её на старом городском кладбище по ул. Шабской. На могилке стоит бетонный крест с табличкой «Резвая Анна Ивановна».

Я был командиром батальона – майор. У нас по соседству освободилась 2-комнатная квартира, мы её заняли без разрешения начальства. За это я понёс серьезное наказание - вернули представление воинского звания - подполковник. Присвоение задержали на полгода. После повторного представления мне было присвоено очередное звание подполковник. В это время мне было 38 лет. Я усиленно готовился к поступлению в академию. Одну попытку делал ещё в капитанском звании, когда служил в Тирасполе. Не набрал нужного балла, и меня не приняли.

В 1960 году окончил без отрыва от службы университет марксизма-ленинизма при Белгород-Днестровском Доме Офицеров. Командиром полка был у нас полковник Скурлыгин. Комбатами были: подп. Ганущенко Степан, подп. Круглов Дмитрий и подп. Старчук Ефим. Дивизией в это время командовал полковник Шкидченко, молодой, подтянутый и толковый комдив. В дальнейшем он был зам. командующего войсками округа по боевой подготовке. Он говорил: «Поступайте в академию». Но это вопрос сложный. И лишь в 1964 году, на 39 году жизни, мне удалось поступить в академию им. Фрунзе в Москве. Это было поздновато, но я сумел сразу же после окончания академии в 1967 году получить звание полковника. После окончания академии в звании полковника я прослужил 11 лет.

После окончания военной академии передо мной стал вопрос быть командиром полка или пойти в управление боевой подготовки округа. На этих должностях я мог получить полковника, но командирский путь сложнее, ответственнее и в большинстве случаев приводит к инфаркту. Я предпочёл пойти в большой штаб и об этом не сожалею. В дипломе у меня написана специальность - «командно-штабная оперативно-тактическая, общевойсковая». В октябре месяце я прибыл в штаб ЗабВО в УБП (управление боевой подготовки) на должность старшего офицера. К этому времени я был подготовлен к этой работе:

-планирование;

-контроль-инспектирование частей и соединений;

-разработка, подготовка и проведение сборов с командованием полков, дивизий и лично проводить с ними занятия.

На больших учениях всегда выступал в роли помощника руководителя учений. Руководителями были командующий войсками округа и его замы. С этой работой я быстро освоился и всегда был на уровне. В этом же году получил очередное звание – полковник.

За период пребывания в УБП я получил много поощрений и наград: «Орден за службу Родине», 4 монгольских награды, в т.ч. « За боевые заслуги», 3 радиоприемника, 5 часов и десяток грамот.

Семья. 1957 г.

Продолжение следует

Продолжение.  Часть 9. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

Командировка в Багдад

В 1971 году меня вызвали в Генштаб в Москву. Месяц готовили для отправки в капстрану - Ирак. Успешно прошёл комиссию генштаба и ЦК КПСС. В июле месяце я прибыл в Ирак с основной задачей - организовать боевую подготовку иракских сухопутных войск по нашей системе, не ломая, не изменяя их организации. Вооруженные силы Ирака имели в своем большинстве нашу боевую технику, а тактика и боевая подготовка были по натовской системе. Я был в подчинении министра обороны и начальника генштаба вооруженных сил Ирака. Должность - специалист по сухопутным войскам - генеральская. В этот период я получал 1200 рублей (300 руб. получала жена в Союзе, мне платило МО Ирака 120 динар). Машина типа «Волги» стоила 450 динар, «Москвич», «Жигули» - 250 динар.

3 месяца меня проверяли всесторонне, в войска не допускали. В это время я разрабатывал планы-рекомендации по подготовке и проведению учений от отделения до дивизии. Работал с переводчиком ст. лейтенантом Володей.

Я жил в частном доме у домовладельца высотного дома. Квартира состояла из 4-х комнат, большой кухни, перед кухней прихожая. В квартире большая веранда 4х6 м и открытая площадка 5х6 м, холл 5х6 м. Все полы кафельные в мраморной плитке. Оконные проемы и рамы металлические. Комнаты меблированы (две спальни, кабинет, зал). В квартире две ванных для мужчин и женщин. В женской ванной установлено биде, вернее в туалете. Дом и квартира отопления не имеют. Оно не нужно. Все квартиры оборудованы системой охлаждения. На каждую квартиру установлен кондиционер. Путем регулировки жалюзи создаются температура и влажность, обеспечивающая нормальную деятельность человека в пятидесятиградусную жару. Во всех зданиях общественного использования( театр, магазин, ресторан) устанавливаются кондиционеры. Сидишь, к примеру, в кино и забываешь о 50 градусах. Стоит открыть дверь на улицу - и впечатление, как в духовке.

Когда все было готово, и после тщательной проверки и экзаменации, меня утвердили на выезд в Ирак. В вооруженных силах Ирака наших советников не было. При посещении Союза министр обороны Ирака договорились с нашим министром обороны маршалом Гречко о направлении к ним специалиста по сухопутным войскам. Были выдвинуты условия и требования к специалисту. Он должен был знать и уметь:

- организовать боевую подготовку от отделения до дивизии (дивизия у них высшая форма орг. структуры);

- подготовить учения с боевой стрельбой и без и проводить их от отделения до дивизии;

- знать технику и вооружение советских Вооруженных сил и Вооруженных сил Ирака;

- давать консультации и рекомендации по использованию техники и вооружений и применению их в боевых условиях.

По заявке начальников родов войск я прибывал в Генштаб и давал рекомендации по использованию пехоты, стрелкового оружия, танков, артиллерии, техники инженерных войск. Это всё я знал, так у меня сложилась служба. Военное училище окончил артиллерийское-миномётное. Академию окончил общевойсковую, где хорошо усвоил использование пехоты и танков. Инженерную технику изучил при защите диплома в академии. Мне досталась тема по инженерной кафедре.

Для этой работы я был подготовлен. Практику обучения - подготовка, проведение всех занятий, сборов с офицерами, включая командармов, я получил при работе в штабе округа в УБП. Обычно такие направления перехватывало 10 управление Генштаба. Поедет за границу на год, два и опять сидит в Москве лет пять. Но всех отпугнуло условие, предъявленное к специалисту. У меня все эти вопросы были основой моей деятельности в войсках округа.

Когда я вошёл в кабинет Генштаба на комиссию, за П-образным столом сидело восемь генералов. Меня представили, представлял генерал «десятки». Каждый член комиссии и председатель генерал-полковник задавали мне вопросы, а я с ходу отвечал на них. После, когда вопросы были исчерпаны, председатель спрашивает мнение у каждого генерала: «Генерал Петров?». Отвечал: «Я за» и поднимал руку. Так прошёлся по кругу в моём присутствии. Все были «за». Меня утвердили, и «десятка» начала готовить к отправке. Меня отправили к месту службы в Читу в штаб округа. И сказали прибыть через 10 дней к ним в гражданской одежде. Рассчитавшись и сдав должность, я прибыл в Генштаб к указанному сроку. Разместили меня в гостинице, которая построена специально для заграницы. Платил за номер 7 рублей. Это, конечно, компенсировалось. Вручили мне билеты до Багдада. И подготовили и переслали необходимую литературу и пособия на наше посольство.

Повели меня на спецсклад, где переодели в гражданское платье с учётом страны, в которую еду, во все импортное, разных стран. Пальто польское, костюм финский и т.д.

После был представлен в ЦК КПСС, где сдал партийный билет на период пребывания за границей. Было сказано, что я не член партии, а член профсоюза. По прибытии в Ирак я стал на этот «профсоюзный» учёт в посольстве СССР.

Моя жена, Екатерина Васильевна, оставалась в Чите, где работала. Ей платили 300 рублей, т.е. 50% моего денежного содержания. На эти деньги и жила моя семья. Старшая дочь Лариса проживала в Одессе, где училась в политехническом институте, младшая дочь Люда жила в Томске. Она тоже училась в политехническом. Я в Багдаде. Моя семья из четырёх человек жила в четырёх местах в разных городах на удалении друг от друга на 6-7 тыс. км.

Проводить меня за границу приезжала из Одессы дочь Лариса. Мы посидели в ресторане, с нами был подп. Абесалашвили. Перед отъездом сходили на Красную площадь к мавзолею Ленина, где я отдал ему честь и мысленно попросил благополучия в этой нелёгкой поездке.

В Ираке я был в окружении не только друзей, но и врагов. Каждый мой шаг в Ираке фиксировался и каждое моё сказанное слово записывалось на плёнку. Это меня обязывало быть предельно внимательным, бдительным, собранным, здравомыслящим, всегда помнить, что я являюсь представителем великого социалистического государства, его непобедимых вооруженных сил. Окружение моё должно было видеть во мне образец человечности и служебной деятельности. За каждый прожитый месяц в Ираке я обязан был представить отчёт в Генштаб СССР. Для этой цели использовали спецсвязь нашего посольства.

Из Москвы я вылетал самолетом ТУ-104. Прибыл в аэропорт Шереметьево. Когда разрешили пересечь госграницу, я подошёл на КП, вещи были проверены, досмотрены и сданы в багаж. Предъявил документы, пересёк границу. Оставил немного денег специально для обеда в ресторане. Обедаю. Вдруг слышу свою фамилию по радио: «Перевалову Марку Степановичу срочно вернуться на КП». Быстро рассчитался и назад в Союз. Оказалось, я не прошёл медицинский контроль. Медики на КП мне должны были заменить карточку обследования на заграничный сертификат. Меня сразу «потащили» в их медпункт. За 3 минуты оформили, и я снова пошёл за границу. Все обошлось, успел вовремя, но трухнул.

В установленное время мы произвели посадку в самолет. Рядом со мной в кресле никого не оказалось. Я сидел один. Огляделся, установил, что все пассажиры иностранцы, внешне похожие на наших армян. Мужчины все усатые. В самолете летели в основном арабы: иранцы, сирийцы, персидских княжеств, иракцы. Стюардесса предлагала услуги: прохладительные, коньяк, закуски. Через полчаса предложили хороший обед с коньяком .Когда пролетали над Кавказом, стюардесса объявила , что мы подлетаем к вершинам Казбека. Я посмотрел в иллюминатор и увидел, что мы летим выше облаков и ничего не видно. Минут через 5 я посмотрел в иллюминатор и увидел две горные вершины, заснеженные. Они пробились через облака и торчат выше облаков. Это и был Казбек .Картина впечатляющая, но пассажиры , по-моему, не обратили на это внимание. Вскоре пошли над территорией Ирана. Видны были голые скалы, обожженная солнцем земля. Пытался увидеть речушку, ключик(родник), озеро, кустик, зелень, но увы! Все вокруг - гористо-каменистая пустыня. Первая посадка была в Тегеране. В самолете была обычная прохладная температура. Стюардесса пригласила на выход. Когда я вышел из самолета на трап, то такое впечатление, что я вошел в раскаленную духовку. Температура воздуха была +48 градусов. Осмотрелся, все выжжено солнцем. Ни травинки, ни кустика. Когда я ступил на бетон, то сквозь кожаную подошву жгло ноги. Я подумал, что будет тяжело переносить такой климат. Город Тегеран мне с самолета представился как нагромождение раскаленных каменных скал.

Все шли в зал ожидания для иностранцев в сопровождении работника вокзала. Когда зашли в зал, я удивился нормальной температуре в помещении. Этого я не знал - почему так. Вместо отопления в помещениях установлены системы охлаждения- кондиционеры. Все расположились в зале за столиками. Ведут разговоры. Всем поднесли прохладительные напитки, кто тянет соломинкой, кто прямо из горлышка. Так как я молчал, мне не принесли ничего. А прохладиться хотелось. Тогда я подошел к буфету, как делали другие, но я сказать не мог, ни по-английски, ни по-арабски и показал пальцем на бутылочку пепси. Буфетчик дал мне её, но не дал стакана, тогда я показал и на стакан. Оказалось, я один пил из стакана, чем отличался от других. При подготовке в Москве всего не могли предусмотреть. По идее я не должен отличаться, выделяться от других.

Отдохнули. Потом произвели посадку и продолжили полет в Багдад.

Кончились каменистые скалы. Перед взором была Месопотамская низменность, по которой текли реки Тигр и Евфрат со множеством притоков и зелёными долинами, пальмовыми и эвкалиптовыми лесами. Вскоре появился на горизонте Багдад. Сверху он выглядел очень эффектно. Расположен по обе стороны Тигра. Вся долина в садах и лесах. На душе стало веселее. Багдад современный восточный, с чертами европейского, город. Облетев горд, мы приземлились на аэродроме в 20 км от центра Багдада.

Меня встретил военный атташе и полковник генштаба. Сразу провели в машину. Ехал я с военным атташе.

Багдад немало меня удивлял. Все товары магазинов были выложены на тротуарах улицы. Впечатление такое, что весь город – базар.

Жара и духота стояла пятидесятиградусная. Молоко стоит на солнце. Висят бараньи туши и говяжьи окорока (стегна). Оказывается, молоко не скисает, убиты бактерии брожения. Мясо не тухнет, мухи яйца не откладывают на мясо потому, что они сразу погибают. Мясо может покрыться сухой пленкой и превратиться в засушенный окорок. Фруктов, овощей, цитрусовых - масса. Редкие покупатели.

Что-то непонятное лежало в стопах, как дрова в поленнице. Оказалось, что это, были арбузы. Они в 0,5 м длины, сантиметров 20 толщины, светло-серые. В середине все красные, спелые, но не очень сладкие. Я их ел с финиками. Арбузы там для еды обязательны. Они мочегонные и очищают почки. Дело в том, что в 50 градусов жары человек исходит потом, а на мочу ничего не остается. Арбузы это регулируют.

Немало меня удивило, что в столице нет на перекрестках улиц светофоров. Водители машин сами регулируют движение: 2-3 машины пропускает и даёт знак рукой, обозначая, что он поехал. Конечно, скорости небольшие.

Приехали мы к дому, в котором мне предстояло жить. Дом большой и высотный. Я обратил внимание, что с внешней стороны дома висят таблички. Я уточнил, что это значит. Мне ответили, что это свободные квартиры, которые сдаёт хозяин дома. В одну из таких квартир разместили меня. Квартиры очень дорогие и бедноте они недоступны. Мне платили в месяц денежного содержания 120 иракских динар. Это на наши рубли – 1200 руб.

За мою квартиру министерство обороны Ирака хозяину платило 40 динар в месяц. Это – 400 руб. Но квартира полностью меблирована: ковры, холодильник, постель и т.д.

Моя квартира имела: большой холл, кухню с прихожей 3х4 м, 6 комнат, террасу с площадкой 4х10 м, балкон, две ванных, два туалета.

Для содержания квартиры и обслуживания меня была прислуга: семья, состоявшая из 5 человек. Муж, жена и 3 дочери. Младшая дочь была грудная, а старшей - лет 12. На вид им можно дать лет 50. Худые, выжженные солнцем и ветром, люди. Позднее мне стало известно, что им не было и 40 лет.

Питался я в ресторане при доме. Когда не спешил, то еду и напитки приносили в квартиру. Чаще приносили ужин. За еду я расплачивался наличными. Но когда бывали в войсках, там с нас (я и переводчик) денег не брали. На съеденное и выпитое выписывался счёт. Мы считали, что эти счета когда-то предъявят нам для оплаты. Но эти счета так и не предъявили нам и мы их не оплачивали. После жалели, что мы скромничали.

Для выполнения работ в войсках и координации действий ко мне был приставлен полковник Генштаба иракской армии. У него был месячный оклад тоже 120 динар.

В Ирак я прибыл накануне большого национального праздника - Дня революции и освобождения от колониальной зависимости от иностранных государств. Я прибыл 15-го, а праздник 17 июля. Представлял и сопровождал меня к начальству наш военный атташе - полковник авиации Григорьев. Вначале меня представили начальнику Генерального штаба генерал-лейтенанту Хамиль Шеншалу. Когда я писал эти строки, то в газете «Красная звезда» прочитал, что Х. Шенщал назначен министром обороны ВС Ирака. Генерал-полковник. Ему уже за 60 . Предыдущий министр обороны погиб в авиакатастрофе. Министр обороны, при котором я был, был убит при попытке военного переворота. Он был в одной машине с нач. штаба (Х.Шеншал). Министр погиб, охрану перебили, а Х. Шеншал остался невредим. Он был сторонник всего западного, а министр сотрудничал с нами.

Военный атташе представил меня начальнику штаба: «К вам прибыл полковник Марк Перевалов. Работать будет по согласованию с вами и для ваших потребностей». Поздоровались за руку. Он сразу предложил нам: «Что будете пить, курить?» Военный атташе, зная их обычаи, предложил угостить нас кофе по-арабски. Кофе по-арабски это настоящая церемония. В  кабинет вошел  пожилой араб, на подносе кофейник с горячим дымящимся кофе и чашечками на 20 г. Одет в гражданский национальный костюм. Он раздал нам чашечки, мы их держали в руках. Слуга начал разливать кофе. Налил каждому капель по 10 густой, черно-коричневой массы. Я все делал так, как и они. Начали пить кофе. Пить там было нечего, может, содержимое было равно чайной ложечке. Я, следуя примеру других, выпил содержимое. Оказалось, что кофе совершенно не сладкий и прямо тянется - густой.

Каждый выпивший продолжал держать чашечку для повторения налива. Это так принято у них, кто хочет повторить, держит чашечку для налива, а кто не хочет, опускает ее вниз. Я сделал, как все. Ни вкуса, ни приятности я не ощутил, но кофе действует наркотически. При этой процедуре шли разговоры, как мне понравился Багдад, что нового я увидел, как здоровье, как семья. После кофе нам предложили курить. Всех угостили сигаретами. Я отказался, сказал, что не курю. Весь этот церемониал угощения занял 30 минут. У них так принято - сначала угощение, обмен любезностями, а потом дело. Поначалу я планировал при посещении Генштаба побывать в 3–х управлениях, но, увы! больше одного не посетишь. Такой же приём делают и в войсках, начиная от командира взвода - лейтенанта. У них на это дело отпускаются деньги. Если же хорошее угощение со спиртным и приемом пищи, то в конце они предъявляют счёт. Один оставляют у себя для отчёта, но гости счета не оплачивают.

После обмена любезностями и угощения начштаба сказал, что мы время терять не будем, пойдем сразу к министру обороны и там все решим и познакомимся. Адъютанту он дал команду пригласить всех начальников управления и замов к министру. Минут через 5 пошли к министру обороны. Поздоровались, пожали руки, я представился: «Полковник Перевалов, прибыл в Ваше распоряжение». МО представил меня: «К нам прибыл от Вооруженных сил СССР саид акид Марк», т.е. господин полковник Марк. Перевалов по-арабски не звучит. Так я стал на весь период пребывания в Ираке - саид акид Марк. МО мне сказал: «Разработайте программу действий, время не ограничивая, и через начштаба представьте её мне. Всем замам и начальникам родов войск и служб по вопросам использования нашей боевой техники, боевой подготовке и неясным другим вопросам приглашать на консультации к себе, оказывать всякое содействие в успешной работе».

16 июня я получил приглашение на празднование Дня революции. Для личных поездок по городу в свободное время посольство мне выделило новую чёрную «Волгу».

Как-то меня увидел знакомый генерал на этой «Волге» и на одном из приёмов мне сказал: «Что это Вы ездите на такой старомодной машине?». Они нашу «Волгу» называли «русе дабабад» - «русский танк». 17-го утром за мной заехал полковник Генштаба на своей машине и мне привёл машину для служебного пользования - японскую «Тойоту». Праздник и парад войск проходили на военном аэродроме. Народ уже собрался, мы заняли место на трибуне около министра обороны. Вскоре начался праздник (праздничные выступления). Войска проходили, как и у нас, только в конце парада налетела на низкой высоте авиация (АНы) и высыпала воздушный десант.

После парада войск начались спортивные выступления военных. Впечатляющим были выступления коммандосов. Коммандосы - спецподразделения, которые ведут разведку, охраняют руководство, КП, позиции и проводят дерзкие боевые действия в тылу противника. Это бесстрашные воины. Готовят их с детства. В роте у командира имеется отделение коммандосов. У командира батальона - взвод, в бригаде - рота и т.д. Коммандосы показали приёмы рукопашного боя, приёмы самбо. Глядя на их выучку, я подумал, они взводом разнесут роту, т.е. 3 взвода. Выучка у них безукоризненная. При преодолении полосы препятствий они проходили водную преграду (вернее загрязненную всякими нечистотами воду). Выйдя из этой воды, сразу преодолевали препятствие через огонь, а когда ползли, по ним над головой офицер палил боевыми патронами. После подвели взвод к трибуне. Офицер с чемоданчиком. На глазах у всех открыл чемоданчик, выпустил двух зверьков, похожих на собачек. Коммандосы мигом поймали их. Надрезав ножом голову, одним махом ободрали их, голову с кожей бросили в песок у трибуны. Тушки зверьков мигом порвали и съели. А двум мяса не досталось, они взяли отрубленные головы и грызут их. После этой еды офицер опять из чемоданчика выпустил две змеи. Со змеями они также расправились, поели почти живых. Третий раз офицер из чемоданчика выпустил десяток лягушек, а коммандосов было человек 20. Они захватывали лягушек с боем. А одна ускакала к трибуне, но бдительный коммандос поймал её, подбросил вверх и на лету схватил ртом и придавил зубами так, что она брызнула во все стороны. Пожевал её и проглотил. Так они разделались с этими лягушками. После коммандос выступали спортсмены военные и гражданские одновременно по всему полю. Когда коммандосы расправлялись с живностью, мне было плохо, тошнило. Я морщился и еле сдерживал рвоту. Это наблюдал приставленный ко мне полковник Генштаба.

Примерно через неделю я опять получил приглашение на праздник. Когда мы ехали на место, иракский полковник сказал мне, что сегодня коммандосы живность кушать не будут.

В Ираке работают до обеда. С 13-00 до 14-00 обед. С 14-00 до 17-00 все спят потому, что в 50 градусов жары всякая деятельность невозможна.

За всё пребывание в стране почти каждый день я был на правительственных приёмах. Все послы делают по 2 приёма на год военные атташе, министры, начальники родов войск в честь прибытия иностранных гостей. В мою бытность в Ирак приезжали министр обороны Гречко и председатель Совмина СССР Косыгин. Я их встречал, сопровождал, участвовал во всех мероприятиях и провожал. Присутствуя на подписании соглашения, пил с ними шампанское, которое подносилось после подписания документов.

Приём по-арабски. Проводился в честь министра обороны Гречко министром обороны Ирака. Местом проведения был дворец короля для приёмов высоких гостей. В пригласительном билете было указано, что для военных форма одежды парадная с орденами-дубликатами (они меньше размером). Приёмы обычно начинались в 19-00 и заканчивались в 22-23 часа. Гости прибывали к указанному времени. Внутри у входа гостей встречает тот, кто делает приём, с супругой и заместитель с супругой. При входе хозяин и все, кто с ним стоит, приветствуют прибывших и здороваются за руку. Приглашают в холл. Хозяин приёма встречает приглашенных до прихода главного гостя. Вот прибыл наш министр обороны маршал Гречко. Хозяин приёма МО Ирака оставляет свое место у входа на заместителя, а сам сопровождает и занимает главного гостя. Все группируются небольшими группами: знакомые, коллеги или как предписано. Я был в кругу военных атташе. В холле гостей угощают официанты, разнося на подносах напитки: коньяк, водку, пиво, соки всевозможные, подходя к каждой группе. Закуски всякие: кебаб, маслины, другие легкие закуски. В стаканчике шпажки типа острой палочки, используются как вилочка. Стою я в кругу военных атташе, подносят нам два официанта напитки и закуску. Все берут небольшие рюмочки коньяка, а немец, военный атташе ГДР (подполковник), взял томатный сок. Наш атташе сделал ему шуточное замечание: «Чего так?» Он ответил: «Это немецкая расчетливость - сначала закусить, а потом выпить». В холле звучит музыка. Приглашённые собираются примерно час. Когда соберутся основные гости, хозяин приглашает в зал, в котором накрыты столы. Зал имеет вход и  выход. Перед входом рукомойники и сушилки. В зале у входа встречают официанты и выдают тарелку, вилку и, кто желает, ложку. Каждый подходит к вертелу. Это большой шашлык, вращающийся в большой печи. Раздатчик этого блюда строгает каждому в тарелку. Получивший походит к столу. На столе холодные закуски, блюд десять. В бутылках напитки. Рюмки, бокалы. Каждый наливает себе сам, что хочет и сколько хочет. Но и друг друга угощают. Рядом со мной оказалась жена нашего атташе. Офицер-араб решил её угостить. Взял у неё тарелку и пятерней наложил ей плов. Она, конечно, только обозначила, что ест. Они «работают» за столом без ножа и вилки. Так у них принято. В конце этого застолья, минут через 20-30, подаётся рыба. Рыбу они едят только в одном виде - запечённую на костре. Рыба берётся крупная, разрезается со спины, поливается какими-то пряностями и за кожу подвешивается на колышки внутренней стороной к огню. Когда рыба дойдёт, её снимают с колышек и кожей (чешуей) кладут на угли. Это поджаривается тыльная сторона рыбы. Потом её чем-то поливают и развернутую кладут на большой противень и подают на стол. Каждый, кто может, кто руками, кто ложкой берут мякоть рыбы на свою тарелку. Кожа остаётся на противне.

После этого следует приглашение в следующий зал. У входа опять рукомойники, сушилки. Во втором зале стол накрыт фруктами. Цитрусовые, виноград, арбузы, дыни, бананы, ананасы, финики, сладости и сладкая стряпня.

Опять напитки. В этом зале опять минут 20-30 и самостоятельно выходят в холл. В холле рассаживаются, подносят кофе и чай. Чай совершенно несладкий, тягучий, густой. Чашечки грамм на сто. В холе звучит музыка, выступления артистов, танцы.

По долгу службы я встречал и везде сопровождал маршала Гречко и его свиту, в которой был умнейший генерал Агарков. В честь высокого гостя власти Ирака проводили множество приёмов. При подписании соглашения я присутствовал. После подписания выпили шампанское, маршал Гречко сказал, показывая на меня и военного атташе: «…это вам выполнять».

Начальник Генштаба генерал Шеншал в честь высокого гостя делал приём в ночном кабаре столицы. Зал кабаре типа нашего ресторана с подмостками в центре зала. В кабаре пять девиц штатные танцовщицы, которые показывали своё искусство. Каждая танцевала арабский танец живота с раздеванием догола. Эти танцовщицы не арабки, а нанятые европейки, конечно, красавицы. Каждый гость может провести вечер, ночь с одной из понравившихся танцовщиц. У каждой есть свой столик-кабина и комната. Это удовольствие стоит большие деньги. Вход в кабаре бесплатный, но цены на спиртное и кушанья «бешеные». Пример, бутылка пива стоит 1 динар (10 рублей). В магазине она стоит 10 филсов (это сотая динара). Министр обороны Гречко, я, военный атташе сидели рядом за столом. По одну сторону военные, по другую – гражданские (наш посол, правительство). На приёме была большая концертная программа. Выступали лучшие певцы Италии и других соседних стран. Ансамбль был болгарский (почему болгарский, мне до сих пор непонятно). Концертные номера были всех жанров. Закончили концерт местные силы и в заключение – танцовщицы. Одна из танцовщиц (после выступления министра обороны Ирака) была подсажена за наш стол между Гречко и переводчиком. Маршал вначале растерялся, побагровел. Из оцепенения его вывел переводчик, он заговорил с ней, пошутил. Вскоре её пригласили на танец, и наш министр вышел из оцепенения.

На фото: В форме иракской армии, 1972г.

Продолжение.  Часть 10. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары

В армии Ирака

После утверждения плана работы (он был разработан на год), Министр обороны дал указания на допуск меня во все военные гарнизоны страны. Мне выдали вымпел неприкосновенности, который был прикреплен к моей машине. За всю бытность в стране меня никто никогда не останавливал и не проверял.

Моя работа началась с разработки планов и материала по подготовке и проведению тактических занятий и учений от отделения до дивизии; организация и проведение боевой подготовки в этих подразделениях и частях. Планы проведения и организации занятий по боевой подготовке я обосновывал и представлял исследовательской группе, которая была создана из генералов Генштаба во главе с начальником штаба генерал-лейтенантом Шеншалом. Это сторонник всего западного и к моей работе относился очень принципиально, даже придирчиво. В исследовательскую группу входили и представители правительства и других видов Вооруженных сил. Они решали, что принять на вооружение, что отвергнуть предложенное мною.

Я разработал методические указания на подготовку и проведение учения и в т.ч. с боевой стрельбой в составе роты, батальона. Многое было принято на вооружение их армии.

Когда я представлял разработку на проведение учения с усиленным мотострелковым полком с боевой стрельбой по теме: «Наступление мотострелкового полка с ходу», министр обороны вызвал меня к себе с планом. Я доложил ему план проведения и замысел учения. Он сказал: «Кулеш зен (отлично). Из наших войск сформируй мсп по вашим штатам и подготовь его к показным учениям для высшего командного состава и правительства. Срок не указываю и не ограничиваю во времени. Подберите район проведения учений и готовьте полк. Когда доложите, что «русский» полк готов к учению и показу вашей тактики, проведешь учение, как показное и исследовательское». Я приступил к подготовке в октябре 1971 года.

Началом подготовки к этому мероприятию явились мои поездки по войскам иракских Вооруженных сил. Мне предстояло выбрать дивизию, бригаду для подготовки ее к учениям по нашей тактике и по требованиям наших уставов. Организационная структура войск не должна быть нарушена, т.е. тактика, приемы подготовки, методы проведения наши, а организация их. мотострелковый полк (их бригада) должны иметь все средства усиления и поддержки их в бою. Бригаду необходимо было усилить: танками, артиллерией, инженерными подразделениями и средствами, химическими войсками, ПВО, связью. При поддержке авиации и артиллерии учение готовилось показное - исследовательское с боевой стрельбой, т.е. все участники и средства должны стрелять боевыми припасами. Все это я должен был подготовить, разработать и провести один, конечно, с помощью иракских офицеров. У нас на родине такое учение готовится командиром и штабом полка, под руководством командира и штаба дивизии.

Поочередно объезжая гарнизоны войск, дислоцирующихся в стокилометровом радиусе от столицы Багдада, я выбрал бригаду одной из дивизий, располагавшейся в 60-70 км от Багдада. Строевой смотр выбранной бригады показал высокую выучку и слаженность действий. Вооружение и техника у них были в основном наши, но была и английская, и американская.

Определив с командованием дивизии место (район) и сроки учений, вывели бригаду в полевой лагерь для подготовки. Местность была гористо-пустынная. Как и условились, я приехал на следующий день в расположение бригады в лагерь. Для координации всех действий ко мне был приставлен полковник Генштаба. Утром к 8.00 я подъезжал к Генштабу и мы выезжали в район учений в войска. У меня была машина «Тойота» типа нашей «Нивы». Мы подъезжали к офицерскому казино, где нас встречал командир бригады. После выбора места лагеря у них было время - вечер и ночь. Утром я приехал и удивился. У нас в армии сильно развит марафет, т.е. «пустить пыль в глаза». У них это чувство еще сильнее. Лагерь весь благоустроен. Дорожки выложены камнем и побелены. Оборудовано офицерское казино. В казино офицеры отдыхают: пьют прохладительное, пиво, играют в национальные игры, смотрят телевизор и т.д. Пошёл в туалет. В нём установлен сливной бачок, раковина заасфальтирована. Поставлена будка часового и выездной шлагбаум. Кроме марафета, они в эту ночь успели провести тренировку предстоящих действий по моему плану. Это для того, чтобы «не ударить в грязь лицом». Началась конкретная подготовка к учениям.

Вначале в течение недели я провёл курс лекций по теме со всем офицерским составом. Учебно-материальная база для учений была заказана мной. Нужны были мишени (кстати, у них не принято стрелять и тренироваться по мишеням). Сделал расчёт боеприпасов, имитационных и сигнальных средств и т.д. Всё это было предусмотрено заранее. Когда я стал чертить мишени, чтобы сделать образцы, оказалось, что я не все размеры помню. Тогда пишу письмо жене, Екатерине Васильевне, чтобы она выслала мне тонкий блокнотик, который лежал в шкафу. В нём были размеры всех мишеней. Катя его нашла, заложила в конверт - я его дней через 15 получил, таким образом, вышел из положения.

Сделал образцы из простой фанеры. Показал командиру бригады и полковнику, который был при мне. Указал время готовности мишеней. Вскоре мне доложили, что мишени заказаны. Через неделю я хотел посмотреть, как готовятся мишени, но меня заверили, что всё будет сделано вовремя. В указанный срок о готовности мишеней мне доложили, можно смотреть. Прибыл в часть, где находились мишени. Когда я увидел эти изделия, меня охватил ужас. Мишени были изготовлены из слойной высококачественной фанеры и полированные. Я им сказал, что эти мишени для стрельбы по ним и все будут разбиты. Они сказали: «Май халь (всё равно). Сделаем другие, у нас денег много». Оказалось, они мишени заказали на мебельной фабрике, а им «май халь» чем дороже, тем лучше. На учениях все эти изделия были превращены в щепки. Проводя рекогносцировку района учения, мы обнаружили в лощинах, защищенных высотами, три небольших жилища, в которых по 3-4 жильца. Я спросил, что это за поселения? Полковник ответил: «Это не люди, это - кочевники-иранцы». Я им дал распоряжение, чтобы их на период учений и стрельбы убрали из района. Они ответили: «Зен (хорошо)».

После прочитанных лекций для офицеров были устроены занятия вопросов-ответов. Офицеры-участники учений и члены комиссии и приглашенные задавали мне вопросы, а я на них отвечал. Для дальнейшей тренировки был оборудован «ящик с песком». Это у нас так называют воспроизведенную местность района учений, в мелком масштабе. Она была оборудована целями-мишенями, обозначавшими противника. На этой уменьшенной местности я тренировал офицеров по приемам действия на реальной местности.

В дальнейшем тренировки усложнялись. Все вопросы отработали командно-штабным методом на местности. Все представители были со своей техникой и управлением. Все как в бою, только без войск. На эти тренировки ушло около месяца.

Завершающим этапом подготовки к учениям метод тактико-строевых занятий. По этому методу в район учений выводились все участники, и каждый выполнял свою роль, только без реальной стрельбы. Один элемент, прием отрабатывался с показом и объяснениями действий. Затем в комплексе. И так весь этап учений и боевой стрельбы.

В заключительной части тренировки был проведен весь комплекс вопросов и приемов в темпе учения. Я убедился, что полк готов провести исследовательское, показное учение. О готовности доложили министру обороны иракских ВС. Министр ответил: «Выберем подходящие время, день, погоду и проведём учения». Долго ждать не пришлось.

Был определен день и время учения. Я с переводчиком-адъютантом каждый день возвращался на ночь в Багдад. На месте мне разрешили ночевать только в ночь перед учениями.

Связь с родиной и семьей держал через почту. Письма шли регулярно. За месяц получал ответы от жены, которая продолжала работать и жить в Чите. Старшая дочь училась в Одессе, младшая дочь училась в Томске, а я в Ираке.

Работать с войсками Ирака мне было легко. Всё, что планировалось, выполнялось четко и без нервотрёпки. Приведу один дорожный инцидент. Возвращаясь домой из района учений по пустынной, пыльной дороге, мы оказались за грузовой машиной. Впереди ехал полковник Генштаба. Обгон грузовой совершить не было возможности. На сигналы фарами остановиться, водитель грузовика не реагировал. Он в пыли ничего видеть не мог.

Улучив момент, мы сумели обогнать грузовик. Выехав вперёд, остановились. Остановился и грузовик. В кабине сидел один водитель. Полковник дал сигнал водителю и крикнул: «Халь (ко мне)». Подбежав, водитель представился (назвал фамилию и куда едет). У полковника в руке был стек (это небольшая, красивая указка-дубинка, принадлежность офицера, она носится под мышкой). Ничего не спрашивая и не говоря, полковник стеком отхлестал водителя. Вернувшись в машину, разъяренный полковник сказал мне: «Этих негодяев так надо учить. Простите за дорожный инцидент». Водитель побежал к своей машине. Выдержал небольшую паузу и поехал за нами. Других грубостей, бестактности за период моего пребывания в Ираке не было. Офицеры в обращении между собой очень вежливы, корректны. Стремятся не испортить настроение друг другу. За ошибки и упущения по службе не разносят подчиненного, а вежливо указывают ему на недостатки и на недопущение подобного в дальнейшем. Они считают, что такое обращение к подчиненным даёт большой положительный эффект.

Александр, Клавдия и Марк Переваловы

Окончание следует