|
Продолжение. Часть 5. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары Фронт День прибытия в офицерский полк считается днём прибытия на фронт. Один день засчитывается за три дня. Я и мои земляки были миномётчиками, а минометчики не требовались. Приближался день начала операции. Из Одессы прибыл штурмовой батальон — 500 человек. Их расположили по соседству с нами. Штурмовой батальон был сформирован из офицеров, которые жили в Одессе во время оккупации. Рядом со штурмовым батальоном готовился к боям штрафной батальон. Штрафные батальоны формировались из проштрафившихся и осужденных солдат. Эти батальоны, вслед за огнём артиллерии, прорывали оборону противника. После нескольких боёв их освобождали от судимостей и направляли в нормальные части. Раненые в бою сразу освобождались от судимостей и штрафного и штурмового батальона. 20 августа началась артподготовка, и вслед за огневым валом пошли на прорыв обороны противника штурмовики, и уже через час-два шли назад раненные, перевязанные и довольные. После прорыва к исходу дня и нам дали назначение в часть. Я и Борис Макеев попали в один стрелковый полк №1116 333-й стрелковой дивизии. Пешим порядком, попутным транспортом мы догнали полк нашего назначения. Бои шли на территории Румынии и подходили к границе Болгарии. Полк вёл бои с отходящим противником. На остановке представились командиру полка. После короткой беседы и поздравления с прибытием на фронт, меня направили в миномётную роту 1-го стрелкового батальона, а Макеева Бориса — во 2-й батальон. Представившись командиру батальона, я был направлен в миномётную роту, которой командовал лейтенант Белов. Рота занимала огневые позиции. Лейтенант Белов был на командном пункте. Представился командиру роты. Увидел на его груди орден Александра Невского, орден Отечественной войны 1-ой степени, орден Боевого Красного Знамени и медали. Комроты, побеседовав накоротке, проинструктировал меня и вызвал старшину роты. Сказал мне: «Примете взвод у сержанта Похабова». Похабов командовал 3-м взводом, 2-м командовал лейтенант Максимов. Ему было лет 50, то есть старше моего отца. Командир 1-го взвода был лейтенант Казаков. У всех взводных по три ордена и медали. Они воевали с начала войны. Миномётчики погибали меньше. Старшина показал мне Похабова, у которого я должен был принять взвод. Представился ему: «Младший лейтенант Перевалов, назначен на 3-й взвод». У него три ордена, две медали, он посмотрел на меня так презрительно и сказал мне: «Присылают сосунков (мне было 18 лет)! Воевать, так их нет, война кончается - они лезут на фронт». Я ему сказал, что окончил училище и приказом Министра обороны направлен сюда, а взвод у него принимать не буду. Прибыл к командиру роты и доложил ему, что я у Похабова взвод принимать не буду. После комроты вызвал Похабова и что-то ему говорил, я не знаю. Комроты опять меня направил принять взвод у заместителя комвзвода. Замкомвзвода был небольшого роста еврей по фамилии Пошевеля, тоже с орденом на груди. Ему было лет 25. Он отнёсся ко мне дружелюбно, всё показал, всё объяснил и построил взвод. Когда взвод был построен, подошёл командир роты. Пошевеля, скомандовал: «Смирно! Равнение налево!». Я подошёл и доложил: «Товарищ лейтенант! Младший лейтенант Перевалов взвод принял!». Взвод состоял из трёх миномётных расчётов по четыре человека, транспортное отделение — три повозки и верховая лошадь командира взвода. Всего во взводе было 17 человек и три миномёта 82 мм с дальностью стрельбы три километра. На двух повозках перевозились миномёты и боеприпасы. Третья повозка была хозяйственная. На ней была в ящиках американская тушёнка, рыбные консервы, сало, ящик повидла и бочонок вина. После приёма взвода Похабов бочонок вина забрал. На повозке остался ящик коньяка, который достал замкомвзвода и бывшему комвзвода не отдал. Миномётная рота состояла из трёх миномётных взводов, хозвзвода, который принял Похабов, и отделения управления. На ночь полк останавливался, организовывал боевое охранение, а все подразделения должны отдыхать. Утром предстояло очищать территорию Румынии от немцев и сходу атаковать укрепленную границу Румынии и Болгарии. Разгромить группировку противника, который отходил к Черноморскому порту в Болгарии — городу Варне. Это было в конце августа 1944 года. Наша миномётная рота расположилась на ночлег. Миномёты на боевой позиции, дежурный наблюдатель на КП роты и дневальный на позиции взвода. Охрану возглавил дежурный по роте старший сержант Рубенчук. Готовили торжественный ужин в честь моего прибытия на фронт. На ужин комроты пригласил всех офицеров, а нас было четверо, всех командиров расчётов — сержантов, ротного фельдшера Надю - высокую, стройную, интересную, лет 23-24. Она была ППЖ («походно-полевая жена» Обстановка к утру сложилась следующая. Разгромив яссо-кишинёвскую группировку, наши войска преследовали отходящего противника по всем направлениям, дорогам и проходным местам. Немцы рвались к Чёрному морю, с тем, чтобы пароходами уйти от разгрома. Основные силы отходили, а боевые действия по прикрытию отходящих вели танковые подразделения, артиллерия и авиация. Наша задача была преследовать и уничтожать отходящего противника. Наша миномётная рота действовала централизованно, то есть в составе всей роты. Огнём управлял командир роты с помощью отдела управления. Они видели противника и командовали огнём роты. Я был на огневой позиции взвода, командовал и управлял огнём взвода. Один из наводчиков, хохол, вместо доворота вправо, сделал доворот влево. После доклада о готовности к открытию огня, я на глаз определил, что миномёт направлен в сторону от других. Помощнику командира взвода дал команду проверить установки этого расчёта. Оказалось, ошибся наводчик. Слышу кричат: «... видтэля, видсэля ..». Я потом спрашиваю заместителя, что он говорил. Он мне перевёл: «Всё командуешь — оттуда, отсюда, я и растерялся и ошибся». К счастью, что он не успел сделать выстрелы на этих установках, а то бы запустил по своим. Закончился огневой налёт по противнику, поступила команда: «Отбой, вперёд бегом на вьюках». Миномётчики не должны отставать от пехоты больше 500 метров. Так мы меняли огневые позиции, поддерживая наступление батальона. Материальную часть несли на вьюках и на лошадях. Всё время за пехотой, а командир роты с радистом, телефонистом и отделом управления всё время был при командире батальона. Комбат давал целеуказания для роты. Так «к бою», «отбой» и «вперёд» мы наступали день и ночь. К утру следующего дня полк остановился. Закрепился перед границей с Болгарией. Планировались на утро бои с болгарскими войсками и закрепившимися немцами. Закрепившись, командир полка собрал всех офицеров на постановку боевой задачи и подведение итогов боёв при освобождении Румынии. На разборе было указано, как вели бой батальоны, роты. Наш батальон был отмечен с лучшей стороны, и особенно хорошо действовала миномётная рота лейтенанта Белова. В постановке дальнейшей задачи комполка доложил обстановку: «В результате боёв Яссо-Кишиневской операции была разгромлена группировка в составе... Освобождена Румыния, которая в 21 час сегодня капитулировала и повернула своё оружие против немцев. Предстоят бои за освобождение Болгарии, которая находится в состоянии войны с нами». Время «Ч», атаки — дополнительным распоряжением. К 12 часам ночи и мы, командиры взводов, получили задачу. И только после доведения задачи до всех подчинённых комроты опять всех собрал на ужин. Меня поздравил с боевым крещением. Дёрнули по полкружки, я выпил половину своей дозы. Спали в палатках на повозках прямо в боевом порядке. Утром меня опять тормошит ординарец: «Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! Вставайте! Война закончилась!». Но война ещё не закончилась, это был конец августа 1944 года. Болгария капитулировала и повернула своё оружие против немцев. В боях за освобождение Румынии, как указал командир батальона, миномётная рота уничтожила до двух взводов пехоты, противотанковое орудие (ПТО), три пулемёта. Комроты нас распределил пропорционально. Мой взвод уничтожил до взвода пехоты, пулемёт и ПТО отдал на мою долю. А за ПТО положено представление к боевому ордену. И объявил: «Командир взвода младший лейтенант Перевалов представляется к награде орденом «Красной Звезды». Получил и медаль «За боевые заслуги». С утра полк перешёл в наступление уже по болгарской территории, преследуя и уничтожая отходящих немцев. Мой взвод был назначен для поддержки огнём головной походной заставы (ГПЗ). В ГПЗ действовала усиленная стрелковая рота. Кроме моего взвода ГПЗ поддерживал взвод противотанковых орудий (ПТО) 45мм пушки, отделение саперов. Авиация действовала в общем направлении на Варну. Противник, отходя, оставлял прикрытие. Выйдя на огонь противника, стрелковая рота залегла. Мы получили задачу уничтожить огнём миномётов пехоту прикрытия и подавить два пулемёта. Быстро заняв огневые позиции, я выдвинулся на наблюдательный пункт командира стрелковой роты для управления огнём. Огонь вела артиллерия. После десятиминутного огневого налёта стрелковая рота атаковала и уничтожила прикрытие противника и мы устремились вперёд. Ответным огнём артиллерии противника, в бою с охранением наводчик Петренко был ранен осколком снаряда в живот. Мой ординарец на повозке отвёз его в батальонный медпункт. Больше о нем мы ничего не знали. Наводчика заменил подносчик Молев. Полк преследовал противника и вёл жестокие скоротечные бои с отходящими на Варну немцами и с ходу овладел портом Варна, сбросив противника в Чёрное море. За разгром немецкой группировки в районе города Варны нашему 1116 стрелковому полку было присвоено почётное наименование «Варновский». Все воины полка стали варновцы. После разгрома немецкой группировки в районе Варны наша дивизия продвигалась вглубь Болгарии пешим порядком по полковым маршрутам. В ходе продвижения только отдельные подразделения вступали в бой с остатками группировок немцев. В то время, когда наша дивизия шла победоносным маршем по Болгарии, 2-й Украинский фронт вёл кровопролитные бои на территории Венгрии в районе озера Балатон. В боях за освобождение Венгрии большинство выпускников нашего училища пали в боях за защиту своей Родины, погиб мой земляк Пурба Зандаков. Я с ним учился в Окино-Ключах и в Бичуре. Он хорошо писал, и в офицерском полку его взяли в штаб, где он и остался. Мы пошли в передовые войска в Яссы-Кишинёвской операции, а остальных, уже позднее, направили в Венгрию под Балатон. Мы продолжали марш по Болгарии. Основное направление — на Белград. Но осложнилась боевая обстановка у нашего правого соседа — 2-ого Украинского фронта. В случае успешных боевых действий немцев в Венгрии, Турция была готова выступить союзником с немцами и участвовать в контрударах за освобождение Балкан в пользу немцев. В начале сентября 1944 года наша дивизия получила задачу повернуть на юг, выйти к госгранице с Турцией и не допустить вторжения турок. Наш полк выдвинулся в район пограничных городов Мумчеград и Тульчеград, где занял оборону и прикрывал левый фланг войск, действующих на Балканах. Марш мы совершали в основном днём, но и ночью приходилось. Перед каждым городом останавливались на большой привал возле речек и водоёмов. Приводили себя в порядок. Чистили обмундирование, стирали засаленные гимнастёрки. После отдыха входили торжественным маршем в город. Болгарское население, болгары, югославы, турки нас встречали очень дружелюбно. Проводили митинги. Болгары скандировали: «Добре дошли, братушки». Угощали нас виноградом, фруктами, мамалыгой и сухим вином. Я передавал всё взводу. Так, победителями, мы вошли в Софию — столицу Болгарии. На центральной площади «Святая неделя» был организован и проведён митинг дружбы. На трибуне были: командующий, член военного совета Бирюзовский, командир корпуса генерал-лейтенант Куприянов и наш командир дивизии. На трибуне было новое болгарское руководство и семилетний царь Семион. Отец, царь Борис, был убит немцами в самолёте на пути в Германию. Царь Борис всё время был против войны с русскими. За эту несговорчивость он был уничтожен. Наши солдаты увидели царя Семиона и кричат: «Отправить его в Россию в ФЗУ». Царь был уже не у власти. Позднее вся царская семья выехала в нейтральную страну Швейцарию. После успешных боевых действий по освобождению Югославии и Венгрии стратегической обстановкой твердо владела Советская Армия. Основной задачей для наших войск стал полный разгром гитлеровской Германии и её безоговорочная капитуляция. 2-й и 3-й Украинские фронты освобождали государства Восточной Европы от немецких захватчиков. Вели наступление в общем направлении на Берлин, с тем, чтобы разбить и уничтожить немецко-фашистских захватчиков в их собственной берлоге — Берлине. Учитывая победоносное наступление наших войск, нашу дивизию с прикрытия турецкого вторжения сняли, мы были передислоцированы вглубь Болгарии, в город Старая Загора и разместились в военном городке болгарских войск. Половину городка занимала болгарская армия, другую половину — мы. Продолжение следует |
|
|
Продолжение. Часть 4. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары Служба в армии Ребята 1925 года рождения были призваны в основном осенью 1942 года. Я и Перевалов Тимофей Васильевич были оставлены от призыва до особого вызова. Мы были определены в военное училище. В декабре 1942 года пришли повестки и нам. Мне было 17 лет. Погуляли два дня. На прощальном обеде я и Тимофей выпили чекушку водки, попрощались с родными и невестами. У меня невеста была Перевалова Васса Демьяновна. Провожали нас со слезами на глазах. 1942 год был самым тяжёлым годом войны. Многие сельчане уже получили похоронки с фронта. Мой отец и старший брат были на фронте. Повезла нас моя мать. На лошади, запряжённой в сани, поехали мы на сборный пункт в город Кяхта. Ехали целый день. Мать завезла нас в город к знакомым, дальним родственникам Тимофея. Переночевав, мать уехала домой. Из дома мы взяли продукты: хлеб, мясо, печенье. В городе устроили небольшой прощальный ужин. Мы с Тимофеем сходили в город, но взяли только трехлитровый бидон пива. За ужином нам хозяин говорил: «Раз в училище, то будут у вас кубаря, шпалы и ромбы». В то время знаки различия воинских званий были на петлице: у лейтенантов — кубики, капитан, полковник — шпалы и у высших офицеров — ромбы. Его предсказания сбылись: я дослужил до ромбов, Тимофей до кубиков. Он был демобилизован в воинском звании старший лейтенант — командир взвода. Призывников собирали в райвоенкомате города Кяхта. К вечеру нас привезли на железнодорожную станцию Наушки для отправки дальше. На станции я впервые увидел паровоз и вагоны. Старший разместил нас по вагонам. Я занял указанное место и был очень удивлен удобствами вагона. Подумал: «Хороший домик на колёсах». В вагоне полки поднимались и сходились одна к одной и получались спальные места для четырёх человек. В республиканском военкомате города Улан-Удэ нас рассортировали и отправили кого куда. Военное училище было в пяти километрах от города на станции Дивизионная. Но в нём в это время набора не было. Меня с Тимофеем направили на станцию Мальта — это западнее города Иркутска. В Мальте располагался большой военный гарнизон, готовивший солдат для фронта. С железнодорожной станции нас привели в казарму. Это были землянки на роту (100 человек). В землянке двухъярусные нары с соломой. Окна, столбы — всё обледенело. Холодно. Мы с Тимофеем переговорили и высказали: «Вот это училище?!» Нам объявили, что здесь мы пройдём карантин и после него - по частям. Мы расположились на соломе, ещё были в гражданской одежде. Ели из своих запасов. Я когда стал есть, то в моём мешке остались только калачи. Всё мясное из моего мешка вытащил Тишка ещё в Кяхте. Я об этом знал, но ему ничего не говорил. Мне было совестно говорить ему об этом. Впоследствии я узнал, что Тимофей проходимец и воришка. Поэтому и армия с ним рассчиталась. После ночёвки в этой землянке нас повели в баню и на переобмундирование. Помылись в холодной бане, надели военное. Обмундирование было старое. Гимнастерка и брюки стиранные и в заплатах, ботинки и обмотки. Надели буденновский шлем. Куртки были все засалены и грязны. Я подумал, неужели это были шофера, глядя на замасленные куртки. Куртки были не шоферские, а просто очень грязные. Экипировав в военную форму, нас повели в воинскую часть, где готовили пополнение для фронта. Срок подготовки два месяца. Меня определили в пулемётный батальон, который располагался поротно в землянке. Землянка была больше и теплее, чем первая, карантинная. Нары двухъярусные, матрацы и подушки соломенные. Вооружили нас деревянными винтовками и одним станковым пулемётом на роту. На этом пулемёте мы поочередно, повзводно, занимались изучением материальной части, взаимодействия частей и механизмов. С деревянными винтовками занимались строевой подготовкой и рукопашным боем. За полтора месяца учёбы я ни разу не работал с пулемётом, не практиковался в разборке и сборке. Всё приходилось смотреть. Ни разу ни из чего не стреляли, а уже собирались нас отправлять на фронт. Быт и жизнь зимой были очень тяжёлые и неустроенные. В неделю один раз показывали кино. Самым тяжёлым было ночью после отбоя заполнить водой две бочки в умывальнике. За водой ездили к гарнизонной водокачке, которая находилась в километре от нашей землянки, внизу. Для подвоза воды назначались штрафники, которые получали наряд вне очереди. Частенько и мне приходилось вместо сна ездить за водой. В роте были сани. На санях закреплена бочка. Нас наряжали четыре человека. Бочка кругом была обледенелая, поэтому полную её везти было невозможно. А воды надо было навозить две бочки. В горку тянули гружёную бочку рывками. Трое тянут, один подставлял деревянный кол, чтобы при остановке сани не катились назад. И так несколько рейсов в ночь. Только ляжешь - и подъём. В столовую в наряд ходили поочередно. Штрафников в столовую не направляли. Рабочие на кухне в основном чистили мёрзлую картошку. Наряд её жарил в топке и наедался вдоволь. На обед и ужин готовили суп из мёрзлой картошки. Нальют порцию такого супа, а в ней 2-3 картошки чёрные и мутная, как помои, вода. Положено было и мясо, но мясо нам не попадало. Кое-когда давали селёдку. Каша была только перловая. Чай давали «сладкий», но сладости и не чувствовалось. Чай выглядел, как помои. Однажды я стоял за получением ужина и впереди меня оказался отец моей невесты Вассы - Демьян Петрович Перевалов. Удивились такой встрече и в таком месте. Поговорили, пока получали еду. Он уезжал на фронт. Больше я его не видел. Сейчас, вспоминая службу в учебном пулемётном батальоне, становится жутко, как готовили пополнение для фронта. Стрелять не были обучены, тактических приёмов не знали, оружия не хватало и оно было устаревших систем. Винтовки образца 1891 года, автомат «Шпагина» ППШ с низкими боевыми возможностями. У немцев стрелковое оружие во многом превосходило наше, и было его предостаточно. Это явилось одной из причин неудач первых двух лет войны. Я в это время об армии, службе и понятия не имел, считал, что так и должно быть. В январе 1943 года завершился наш курс подготовки. Мы уже поговаривали о скорой отправке нас, кандидатов, в военное училище в Улан-Удэ ЗВПУ — Забайкальское военно-пехотное училище, которое располагалось на станции Дивизионная. Кроме ЗВПУ, на этой станции размещались миномётное училище, курсы младших лейтенантов (трёхмесячные), курсы усовершенствования офицерского состава и спецчасти, обеспечивающие их. В гарнизоне был Дом офицеров, дома-квартиры офицерского состава. Связь с городом Улан-Удэ осуществлялась пригородными поездами, которые называли «жениховоз». В двух километрах от станции располагался стекольный завод, на котором работали в основном женщины и много девушек, которые стремились познакомиться с курсантами — будущими офицерами. Прибыли в ЗВПУ — нас опять в карантин, после баня и переобмундирование в курсантское. Одели нас в новые шинели, шерстяное обмундирование и кирзовые сапоги. Вместо будёновки одели шапки-ушанки. Мы были безумно рады. Я попал в миномётный батальон. Училище состояло из разных батальонов. Тимофей, мой земляк, попал в пехотный батальон. Кроме него - ребята, земляки других сел. Много было из райцентра Бичуры. Когда делали строевой расчёт батальона, нас поместили по ранжиру и соответственно разбили по взводам и отделениям. Первый взвод роты были самые высокие. Мы оказались все в четвёртом взводе. Это последний взвод роты. Мы решили, чтобы все бичурские были в одном отделении. Отделение — 10 человек. Но Луговский Пётр был маленького роста — 1,65 м, а Петров Сергей — 1,80 м ; нам пришлось всем пригибаться и приседать. Так мы и оказались в четвёртом взводе, третье отделение. Когда выпрямились, то ранжир уже был нарушен. Но ротное начальство посчитало, что они виноваты за плохой строевой расчёт и нарушенный ранжир. Нас не трогали, так мы и учились в одном отделении. Самый высокий, Сергей Петров, был назначен командиром отделения. Он был призван из 10 класса. У них была средняя школа-десятилетка. Все бичурские ребята были с 9-10-ью классами образования. Заместителем командира взвода был Кравец Пётр Григорьевич. Ему было лет 40. Он тоже учился и выпускался вместе с нами. Я с ним держал связь. Он после войны демобилизовался в воинском звании старший лейтенант и жил в Одессе во дворе собора в начале Пушкинского бульвара. Я у него несколько раз бывал в гостях. Добрый был хохол. Командиром взвода у нас был лейтенант Устименко Фёдор Семёнович, пожилой, так лет 45-50. Своё дело знал и нас хорошо готовил. Он был семейным. Меня определили к нему ординарцем и связным. Я бывал у него часто на квартире. Когда наша рота несла службу на кухне, то я ему в котелке носил еду на квартиру. Курсантов в училище кормили по девятой норме. Это хороший паёк, и несравним с той баландой, которой нас кормили в маршевой части на станции Мальта. На завтрак был чёрный и белый хлеб, рисовая, пшеничная или гречневая каша с порцией мяса. Чай и два кусочка сахара, сливочное масло. На обед был борщ или суп, ароматный, вкусный, хорошее второе блюдо, компот и на закуску салат или винегрет. На ужин, как правило, была рыба с картофельным пюре, одно яйцо и чай с сахаром. Мы были молодые, есть здоровы, еды не хватало. Когда взвод или рота шла на кухню в наряд, вот уж мы там объедались. Казарма была на роту со всеми положенными помещениями. Койки металлические, двухъярусные. Тумбочка и табуретка на двоих. Класс самоподготовки был в тылу казарм в землянке с буржуйкой. Это было наше заветное место, где отдыхали и сидя отсыпались. Обучение было предметное. На каждый предмет преподаватель. Строевую, физическую подготовку и рукопашный бой проводили командиры отделений и взводов. Нашим главным предметом была артстрелковая подготовка. Этот предмет готовил нас по основной специальности — минометчик-артиллерист. А основой артстрелковой подготовки была подготовка данных для стрельбы с закрытых огневых позиций. В них определялись: ДБ - дальность стрельбы, ДК - дальность командира, Б - база, С - смещение, синусы, косинусы. Сам предмет был не тяжёлым, трудно было с преподавателем — капитаном Духаниным. Мы его звали «Дух». Он нас не считал за людей и тем более за будущих офицеров. Нас он называл «дураки», «безмозглые», «сопляки». У нас, деревенских парней, сразу и многое не получалось. Вся работа строго нормирована по времени и месту. Надо всё готовить и управлять огнём быстро и чётко. А он заорет: «Олух! Прочь с КП!» КП — это командный пункт, ставит двойку и начинает мучить другого. Мы даже плакали. Жаловаться нельзя. Во взводе у нас был курсант Шитиков Виктор, он вообще ничего не соображал, так ничему его и не научили. Его не выпустили, он остался в училище, а дальнейшая его судьба неизвестна. Учась в военном училище, я получал письма с фронта от отца и старшего брата. Отец гордился, что я буду офицером. Писал, что нас три командира Красной Армии: отец — сержант, командир пулемётного отделения, Василий — сержант, командир кавалерийского отделения.
На фото брат Василий во втором ряду слева В сентябре 1943 года я получил известие, что погиб отец. Тяжело было переносить такое. Написал о смерти отца брату Василию на фронт. Не знаю, получил ли он это известие. Вскоре пришла похоронка и на брата. Из двух воевавших оба погибли. Это большое несчастье. Отцу было 42 года, брату 23. Я только в 1987 году сумел разыскать место гибели и захоронения отца. Он погиб и похоронен в Смоленской области - Демидовский район, село Пржевальское. Когда мать получила извещение о гибели отца, ей стало плохо, поэтому прислали мне в училище телеграмму: «Отец погиб, мать при смерти». Командование училища отпустило меня в краткосрочный отпуск на 10 дней по семейным обстоятельствам. Мне очень хотелось побывать дома, в родном селе. Оформив документы, отрапортовал начальству и поехал. Мой друг, Тимофей Перевалов, передал мне сверток для своей матери. Я его положил в вещмешок. До отправления «матани» оставалось 30 минут. Чтобы выиграть время, я напрямую перелез через забор. Патрули комендатуры меня поймали. Привели в комендатуру, проверили документы, вещи. Переданный сверток Тимофеем забрали. Учитывая, что я еду домой по телеграмме, отпустили меня. На поезд, конечно, опоздал и ждал другого. Я был одет в хорошую курсантскую форму с вновь введенными погонами. Прибыл домой в октябре месяце. Село жило по нормам военного времени: «Всё для фронта, всё для победы!». Мужчин в селе почти не было. Селом управляли Унагаевы. Унагаев Виктор председательствовал, а его брат Матвей, видимо, не доехав до фронта, был ранен, заведовал хозяйством, после председательствовал. Оба неграмотные. Виктор отсиделся в селе всю войну по брони. Каждая семья села получила извещение о гибели родных и близких. У нас в семье был большой траур по отцу. К нам собралась родня. Переговорили, обсудили жизнь во время войны. Пришли к выводу, что жить и бороться за неё надо настойчиво, несмотря на все невзгоды. Во время отпуска посетил всех родственников и друга Георгия Баженова. Его в армию не взяли по инвалидности. Посетил и свою невесту Вассу. Отношения с ней были нормальные, но она в это время уже дружила с моим другом Георгием Баженовым. Впоследствии вышла за него замуж. Если бы этого не случилось, то моей женой была бы она. Учительниц Резвой Екатерины и Наташи Горбачевой у нас в селе уже не было, и я с ними не встречался. Срок отпуска быстро прошёл, и я уехал продолжать учёбу в военном училище. В 1943 году обстановка на фронтах войны усложнилась, требовалось всё больше и больше людских ресурсов. В ноябре месяце 1943 года отправляют на фронт половину нашего училища. Отправляли батальонами. Мой батальон остался в училище, мы продолжали учёбу. Батальон, в котором учился Тимофей Перевалов, был отправлен на фронт. Программа училища была рассчитана на один год. Отправка на фронт была после семи месяцев учёбы. По прибытии на фронт курсантам было присвоено офицерское звание младший лейтенант - и в бой. Много моих знакомых погибло, но Тимофей уцелел. После окончания войны продолжал службу в воинском звании лейтенант, командир стрелкового взвода. Я точно не помню, но примерно в 1948 году наши отпуска совпали, и мы в одно и то же время оказались в родном селе. Он хвалился мне, и я сам читал статью в дивизионной газете «Всем взводом в отпуске». По-видимому, его взвод был отличным. Его вскоре демобилизовали из армии. Со слов его родственников я узнал его место жительства — город Электросталь под Москвой. Учась в военной академии в Москве в 1965 году, я ему написал письмо и предложил встретиться нам у меня в Москве или приехать к нему. На письмо и предложение он не ответил. Слышал, что вскоре, ещё молодым (40-45 лет), он умер. Через год нас не выпустили, мы стали продолжать учёбу по полуторагодичной программе. Нам очень хотелось быстрее окончить училище, получить офицерское звание и командовать взводом на фронте. Обстановка на фронте к концу 1943 года стабилизировалась, и стратегическая инициатива была в наших руках. Немцы отступали, наше командование проводило успешные операции по уничтожению окруженных «котлов» противника. Нам за время учёбы в училище в короткие сроки стремились дать прочные теоретические знания и практические навыки по специальности. Проводились и вечера отдыха. Нас, деревенских парней, учили и танцевать. Науку танцев я освоил в училище. И на выпускном вечере я лихо танцевал с девчатами. Девчат приглашали из соседнего стекольного завода. В выходные дни нас отпускали в увольнение в город. В городе случайно я встретил землячку из родного села Пею Баженову. Мой старший брат Василий ухаживал за ней, то есть, она была его невестой. Брат погиб, и она об этом знала. Всё сетовала на службу и проклинала войну, которая забрала всех ребят и выпускала только калек, тяжело раненых. Пея взяла надо мной шефство. Назначала встречи, ходили в театр, кино и на танцы. Каковы были её намерения, я не знал. Она была старше меня на три - четыре года. Я к ней относился как к землячке — родне. Встретились мы в 1976 году на родине на похоронах Груши в Бичуре (они были подруги). Я был в воинском звании полковника. Мне она показалась дурочкой, несла какую-то чушь, якобы, видела нашего отца где-то в Ташкенте. Она там жила. В Улан-Удэ были родственники по мачехе — её сёстры Ульяна и Июния. Я больше ходил к Ульяне. У неё муж Савелий пришёл с фронта после ранения. При встрече всегда рассказывал, как воевал. Я переодевался в его гражданскую одежду и гулял по городу, в гражданском патрули не заберут. У них были три дочки. Старшая Валя училась в школе, училась музыке и каталась на коньках — фигуристка. Я восхищался её способностями. Она всё посмеивалась, глядя на меня. Ей было лет 14-15. В дни между выходными, вечерами, группами по 3-4 курсанта, бегали в самоволку в клуб стекольного завода. Я был рядовым курсантом, меня назначали в наряд дневальным по роте, рабочим на кухню и часовым на пост. Часто охранял водокачку. В сорокоградусный мороз на посту стояли в сапогах и шинели. Смена через час, но за этот час так продрогнешь, что зуб на зуб не попадал. Из-за холода и простуды у меня чиряки на шее не сходили. Один подживал, а другой нарывал, и так было, пока учился. Проучившись полтора года, в мае 1944 года мы сдавали госэкзамены на офицера. Сдавали 11 предметов. Я все предметы сдал успешно. Оценки были 4 и 5. 20 мая 1944 года мы сдали экзамены. Командование училища направило в Москву в Министерство обороны материал на присвоение офицерских званий. Занятий больше не было. Ждали приказа Министра обороны, и только к концу июня пришёл приказ, и нам всем присвоили первое офицерское звание — младший лейтенант. Одели нас в офицерскую форму. Шинели были английские, цвета хаки, пошиты хорошо, офицерского покроя. Первую неделю всё смотрел на погоны и звёздочку на них. Хотелось показаться родным и близким, но нас отпускали только в город. Дядя Сава, как бывший взводный, подозвал меня и пожелал, чтобы на погонах моих звёздочки множились и с фронта вернулся живым. Я принёс бутылку и мы её втроём распили. Я выпил рюмочку и меня закачало. Валя высказала: «Ой, пацан, а уже лейтенантик, я думала, вам присвоят сержанта». Пять дней мы в училище пробыли офицерами. Ждали распределения. 20-го июня состоялся выпускной вечер. На вечере было по 200 граммов водки и хорошая закуска, танцы, концерт. Было очень весело, но у меня из заднего кармана вытащили полученные выпускные деньги. К счастью, в другом кармане осталось. Если бы был на вечере Тимофей Перевалов, то я бы подумал на него. Его не было, он был уже на фронте. Уже после войны, встретив выпускников, я узнал, что это работа была Чижикова Петра из села Билютай. Мы были в одном отделении. Судьба его наказала, с фронта он вернулся с одним глазом. Хотел я с ним встретиться, но его село не по пути. 24 июня нас погрузили в воинский эшелон и всех выпускников повезли на фронт. Мы, земляки бичурские, все попали вместе и ехали в Москву. Мы все вместе учились в школе и все были в одном отделении. Моя служба продолжалась. Я еду на Москву. До Москвы наш эшелон прошёл благополучно. В Москве держали три дня. Выпускников нашего училища Москва разделила на два фронта — 2-й и 3-й Украинские фронты. Я попал в эшелон на 3-й Украинский. Линия фронта в это время проходила по реке Днестр. Освобождена Одесса. До Украины эшелон прошёл нормально. В районе Фастова на наш эшелон был налёт немецкой авиации. Жертв не было. Мы вовремя оставили свой эшелон и разбежались. Пошли по ближним сёлам искать еды. В небольшом посёлке я впервые встретил хохлов с их необычным для меня разговором. Поговорил с одной дивчиной, она пригласила меня домой, сказав, что есть кислое молоко и картошка. Пошли мы к ней. Когда пришли к её дому, она сказала: «Почэкай», а за домом, что-то зашумело. Я подумал, что она сказала «посмотри», и я пошёл за дом. Когда вернулся, её уже не было. Она, по-видимому, подумала, что я ушёл. Так я впервые познакомился с хохлушкой и украинским языком. Звали её Тося. Идя на станцию, я увидел дерево с красными ягодами. Попробовал их, они были кислые и терпкие, но есть можно было. После я узнал, что это была незрелая вишня. Пришёл на станцию (разъезд). Наш эшелон стоял, и никто не знал, когда и куда поедем. В пути кормили нас на больших станциях в продпунктах. Мимо проходили воинские эшелоны с техникой. При встрече боевых офицеров с орденами мы восхищались ими. Они нам предлагали обмен нашего обмундирования на часы, пистолеты. Наши многие выпускники сменяли шинели на пистолеты и часы. У офицеров-фронтовиков шинели были солдатские. Я пока не хотел расставаться со своей первой офицерской формой. Решил прибыть в часть в полной форме. И мне это удалось. Мы считали, что нас везут в освобожденную Одессу, но от станции Раздельная мы поехали на Тирасполь. Конечно, никто не знал об этом. На одном из разъездов нас высадили из эшелона. Начальник эшелона объявил, что мы прибыли на место назначения, и попрощался с нами, пожелав успешных боевых действий, передал нас капитану с орденами. Капитан чётко скомандовал: «Товарищи офицеры! Слушайте мою команду!..» Представился нам и доложил, что мы прибыли в 20 ОПРОС (отдельный полк резерва офицерского состава 3-го Украинского фронта). Нам предстоит совершить марш в расположение полка. В его распоряжении была одна грузовая машина. В машину погрузили свои чемоданы, вещмешки и больных. Выдали нам сухой паёк, дали команду приготовиться к 20-километровому маршу в район села Тостуха на левом берегу Днестра. Шли мы не строем, а кто как может. На попутных машинах и лошадях. За двое суток все прибыли в указанный район. Мы с земляками ехали на попутной машине ЗИС-5, которая в пути перевернулась, вышла из строя, и мы уже добирались пешим порядком. Шли напрямую. Ели зелёные яблоки, вишню. Пробовали зелёный виноград. Я подумал, что это благодатный край. Идя по бездорожью, мы наткнулись на следы недавних боёв. Разбитая и сожжённая техника и убитые немцы. Один молодой немец в полной форме лежал в овражке. Мы его хорошо рассмотрели. Волос был прямой, каштановый и длинный. На опухшем пальце был перстень. За спиной - кожаный ранец, сапоги кожаные с короткими голенищами и вся подошва в подковах. Я подумал: «Это тебя убили за моего брата». Он был такого же возраста. Дальше пошли проверять технику, искать оружие. Пока дошли до места назначения, мы были все вооружены, больше немецким оружием. Были пулемёты, автоматы, пистолеты. Пытались собрать миномёт, но не получилось. Боеприпасов было много для всех систем оружия. Мы вооружались на всякий случай. Немцы могли появиться в любое время и в любом месте. Прибыв благополучно на место расположения полка, представились начальству. Нас направили в столовую. Накормили хорошо горячей пищей. В полку была своя столовая. Показали нам место жительства. Располагались в камышовых шалашах по три человека. Шалашей всем не хватило, пришлось достраивать. В шалаше на земле был камыш, покрытый плащ-палаткой. Под голову клали вещмешок, а накрывались своей плащ-палаткой и шинелью. Назначение полка резерва офицерского состава состояло в замещении выбывающих офицеров. В части направлялись по появлению вакансии. Некоторые выпускники были направлены в войска сразу по прибытии. Это в основном командиры пулемётных и стрелковых взводов. Миномётчики не требовались. 3-й Украинский фронт готовился к Яссо-Кишинёвской операции. Войска были уже укомплектованы. Мы бездельничали, ждали своей очереди. Все рвались на фронт. Основное занятие было игра в карты. Бродили по окрестности, по садам. Питание было фронтовое, хорошее. Перевалов Степан Степанович, отец. 1943 год. |
|
|
Дорогие наши форумчане, хотелось бы услышать ваши отзывы о прочитанных мемуарах Перевалова Марка, уроженца села Верхний Мангиртуй Бичурского района. |
|
|
На фото: 1 мая1941 года Марк Перевалов в третьем ряду крайний слева. Продолжение. Часть 3 Юность Моё детство закончилось с окончанием четырёх классов в родном селе. Вся моя юность прошла у чужих людей. Не знал я ласки и заботы матери, не ощущал я и отцовской заботы в эти годы. Для продолжения образования детям нашего села необходимо было оставить отчий дом и пойти в люди. Большинство детей своё образование заканчивали с окончанием четырёх классов. Такое же положение было в соседних деревнях. Моя старшая сестра Аграфена своё образование закончила на четырёх классах. Старший брат Василий продолжил учёбу, окончив неполно-среднюю школу в Окино-Ключах, затем учился в городе Кяхта в Сельхозтехникуме на землеустроительном отделении. Но по окончании техникума его сразу призвали в Красную Армию в 1939 году. Службу проходил на Дальнем Востоке. В 1941 году писал, что приедет домой на своей лошади. Служба заканчивалась, но не закончилась. Грянула война. Василий продолжал службу в кавалерии на Дальнем Востоке. Я продолжал учёбу. Небольшая группа школьников пошла в Окино-Ключи, и там нас приняли в пятый класс. Село Окино-Ключи расположено в 12 километрах от нашего села в юго-западном направлении. Население села - староверы (семейские). Они от нас отличались тем, что не курили, не пили спиртного. Большинство из них светловолосые. Крестились они двумя пальцами, а мы щепоткой. Они нас звали щепотники. Мы сами искали жильё у чужих людей. Жили по 2-3 человека. Я нашёл квартиру, с двоюродной сестрой Еленой нас приняла семейская семья: дед и баба, сын с женой и трое детей. Их изба состояла из одной комнаты. По углам стояли две кровати, в одном углу кухонный стол и в четвёртом углу стояла печка. Дед спал на печке, взрослые на кроватях. Мы, квартиранты, втроём спали на полатях. Полати — это как бы антресоли под потолком, от потолка сантиметров 50-70. Дети могли спать вчетвером. Ночью дед сильно храпел, мне было даже жутко. Домой приходили в субботу после уроков. Воскресенье были дома, а в понедельник в 8 часов уже были на занятиях. На неделю из дома брали продукты. Картофель завозился раньше. В понедельник мы несли в котомках за плечами 6 калачей, кусок мяса - с килограмм, кружок замороженного молока. Утром пили чай с хлебом, чай при наличии молока белили. Заварки не было — пили воду. Хозяева заваривали траву — шудун или кипрей. Когда учился в шестом классе, жил один на квартире у нестарых людей. Хозяин и хозяйка — простые староверы. У них была дочь дурковатая и маленький сын — больной, у него совершенно не держалась моча. Он и его постель были постоянно мокрые, и , соответственно, стоял запах мочи. Я спал на потнике на полу у большой печки. Под голову клал куртку ватную (фуфайку), в которой ходил зимой. Накрывался старой небольшой шубёнкой. Субботы ждал как большого праздника. После занятий все гурьбой шли домой. Иногда, особенно осенью, когда автомашины возили урожай, удавалось прицепиться к машине и незаметно для водителя проехать пару километров. По приходу домой отдыхать не приходилось. На мне были обязанности ездить за дровами в лес. Пилить, колоть дрова на неделю. Моими помощниками были младший брат Саша, мы его звали Шурка, младшая сестра Клава и приёмный братан Пётр. Старший брат учился и жил в городе. Отец также кое-когда ездил за дровами. Особенно тяжело дрова давались летом. Я шёл в колхоз, просил лошадь, запрягал её в телегу и ехал в лес подальше от села. На дрова надо было найти сухостой. С большим деревом мне было трудно справиться, и я искал себе под силу. Найденную самосушину рубил под корень и валил её. Потом разделывал на части, которые мог бы поднять и погрузить на телегу. На это уходил почти весь день. Дома дрова пилили с Сашкой и Клавой. Летом воза дров хватало на две недели. Печь топили для того, чтобы испечь хлеб и приготовить еду. В западной части села, в двух-трёх километрах от дома, был горелый лес. После прошедшей зимы этот лес был пригоден для дров. В один из весенних дней я с сестрой Клавой поехали за дровами в этот горелый лес. Горелые сосны были небольшие. На воз надо было их срезать или срубить штуки четыре. Напилили мы дров, то есть, была сделана половина дела, решили отдохнуть. У нас была вода в небольшом берёзовом туеске. Я Клаве говорю: «Давай выпьем водички». Она побледнела, я за туесок, а воды в нём уже нет. Клава потихоньку её выпила. Было очень жарко и душно, хотелось пить. Я, конечно, обругал её, говорю и показываю: «Вон, видишь, вода? Бегом!». А там, внизу, километрах в двух текла река Хилок. Сестра бедняга хватает туесок и - выполнять мой приказ. Я её не пустил, уже немного отошёл от злости. Эту нанесённую обиду Клаве я помню всегда, а она не помнит. Младших своих я не бил, но они меня боялись как огня. Для них я был строгий и требовательный командир. Зима в Забайкалье суровая, холодная и длинная. Морозы в декабре, январе до -40°. Мне шёл пятнадцатый год. 31-го декабря 1938 года я поехал в лес за дровами. Лошадь была из сельпо, по масти кличка — Рыжка. Зимой за дровами ездил на санях. Сани дополнительно оборудовались колодкой, которая к саням прикреплялась верёвкой. Поехал я подальше от села, руководствуясь тем, что чем дальше в лес, тем больше дров. В пади Хахюрт нашёл хорошую самосушину (сухую сосну). Когда по ней стукнешь топором, она должна гудеть. Внизу её толщина была сантиметров 30-35. Топор у меня был острый, отлаженный. За три часа (!) я её срубил и завалил. Очистив от сучьев, я срубил тонкий конец. Она была длиной метров десять. Вот эту «махину» нужно было погрузить на сани и привезти домой. Грузил толстый конец (комель) на сани. Срубил жерди, сделал рычаг трёхметровый и положил на сани две ваги. Сани подогнал к толстой части бревна и с помощью рычага и ваг погрузил один толстый конец на сани. Притянул сосну верёвкой к колоде, которая заранее крепилась на санях. Воз готов в путь. У меня был котелок и 10 пельменей. Из снега натопил воды, вскипятил - и пельмени готовы. Перекусил и домой. День уже был на исходе, стало темнеть. Ехал по долине речушки, заросшей кустарником и деревьями. Речка была замёрзшая, а вода выходит наверх и намерзает. И так всю зиму. Наледь может быть два-три метра. В одном месте мои сани перевернулись и бревно оказалось на льду. Грузить его надо было в горку (вверх). На дворе уже темно. В клубе стояла ёлка. Я спешил на ёлку. Хорошо намучившись, а бревна не мог погрузить. Освободил бревно от саней и прикатил домой порожняком. Отцу рассказал, где бросил бревно, поужинал - и в клуб, на ёлку. В клубе ёлка была в разгаре. Девчата плясали восьмёрку. Восьмёрка — это пляшут четыре пары под гармошку, играя русскую «задорную». Ребята с девчатами не танцевали. У нас это не принято было, да мы и не умели, так что девчата танцевали друг с дружкой. После окончания танцев расходились по домам. Ребята провожали девчат до дому. Первая девчонка, которую я провожал, была Таня Носкова. Я с ней вместе учился до 7-го класса. 8-ые классы были только в районном селе Бичура. До Бичуры 30 километров. Я хотел учиться дальше. Отец спросил меня: «Поедешь ли учиться в Бичуру?». Я, конечно, ответил, что поеду. К началу учёбы в 1940 году отец взял меня в Бичуру для продолжения учёбы. Отец работал председателем сельпо и часто ездил в Бичуру для получения товаров и зарплаты. В Бичуре отец всегда заезжал на ночлег к дедушке Амосу, который работал сторожем в райпотребсоюзе. Дед Амос и его жена были староверы — семейские. Соблюдали все религиозные праздники, правила и порядки. Бабка постилась, но мы её частенько уличали в еде скоромного (мясного и жирного). Она за печкой тайком ела. Жили мы у неё втроём. Я, сын председателя Нижне-Мангиртуйского сельпо Петр Ветошников? и дочка председателя Еланского сельпо Истомина Агафья, которая мне приходилась родственницей по матери. Бабушка Хавронья, так звали нашу хозяйку, готовила нам еду. На каких условиях мы у них жили, я не знал. По-видимому, отец ей что-то платил. Продукты питания привозили отцы. Мы питались все вместе. Жили дружно, как одна родная семья. Я спал на полатях, а они почему-то не хотели спать там. В квартире стояла одна деревянная кровать, на ней спали хозяева. Вдоль стен стояли лавки и в одном из углов обеденный стол. Знания наши, которые получили в Окино-Ключевской неполной средней школе, были слабые. Я по-прежнему делал много ошибок в диктантах и сочинениях. Но больше всего боялся физики. Очень уж строгий и грубый был преподаватель физики. Как только он называл мою фамилию, я сразу терялся, но оценки были хорошие: больше времени я тратил, готовя уроки по физике. Учась в 8-ом классе, мы ходили в кино в Дом культуры и бегали на базар за кедровыми орехами. В субботу мы разъезжались по домам. У нас у всех были велосипеды. Но на велосипеде ездили в сентябре, ноябре и весной. Декабрь, январь, февраль, март — мёртвый сезон. Мороз -40°. В эти месяцы мы домой ездили раз в месяц попутным транспортом или ходили пешком. В Окино-Ключевской НСШ я изучал немецкий язык. Методика преподавания и наше отношение к изучению иностранного языка не позволяли нам познать язык, мы знали лишь азы. Говорили: «Зачем нам язык немецкий, когда живём в стране советской». В Бичурской средней школе я тоже изучал немецкий. Это и определило дальнейшее изучение немецкого в военном училище и военной академии. Познания в немецком языке в последующем пригодились, когда я служил в Германии. Восьмой класс я окончил успешно в 1940 году. Летом работал в колхозе, в основном на уборке сена. Возил копны. У нас копны возили на волокушах, которые тянула лошадь. Я сидел верхом и управлял лошадью. В августе месяце, когда убирали зерновые - пшеницу и рожь, я также работал. Хлеба косили жатками и, где нельзя жаткой, вручную - косой и серпом. Я был гусевым на жнейке. В жнейку запрягалось три лошади. Две впрягались к дышлу жнейки и одна за постромки впрягалась впереди. Вот на этой передней и сидел гусевой (рулевой). Как задремлешь, лошади становятся неуправляемые. У машиниста жнейки есть длинный кнут, который доставал и до гусевого. Поэтому, сидя на лошади, можно было только вздремнуть, а спать кнут не даст. Как хотелось в эти страдные дни спать! Я всегда молил, чтобы дождь пошёл. В дождь мы отсыпались. Жать начинали в 5-6 часов и работали дотемна. За работу начисляли трудодни, а в конце года на них давали хлеб в зерне, помню, наша семья за 1939-1940 год в конце года получила зерна целый воз. Это мешков 8-10. Зерно ссыпалось в закрома своего амбара и там хранилось. Мололи зерно на муку по мере надобности. Летом на мельнице, которая стояла на речке, а зимой сооружали мельницу на льду реки Хилок. Я всегда ездил с отцом на мельницу молоть зерно. Моя обязанность при помоле была держать мешок, в который сыпалась мука, и трамбовать её в мешке. При наполнении мешка надо было позвать отца из теплушки, а он убирал заполненные мешки и засыпал новые. На размол зерна на мельнице всегда была очередь. За помол платили мукой. Мололи и гречку. Просо толкли в большой ступе. Дома хлеб пекли один раз в неделю. В субботу, один раз в неделю, мылись в своей бане. Баня была у каждой семьи. Перед коллективизацией нашей деревни прошла кампания по раскулачиванию зажиточных крестьян. Кто попадал под раскулачивание, у того все конфисковывалось. Раскулаченные сооружали плоты и уплывали по реке. Куда? Нам не было известно. Больше их никто никогда и нигде не встречал. Мой отец, то есть наша семья, тоже попадала под раскулачивание. Но так как родители отца рано умерли, а отец хозяйство получил по наследству и не применял наёмного труда, нас не раскулачили. Особое рвение в раскулачивании проявляли Казарбины и Унагаевы, в том числе Виктор и Матвей Яковлевичи. Это были ложные «революционеры»-активисты, которые открутились от участия в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. А Виктор Яковлевич хотел и старался расправиться с моей старшей сестрой Грушей, которая у него работала счетоводом. Но за неимением состава нарушений ему не удалось расправиться с ней. Груша во время войны была единственной кормилицей нашей оставшейся небольшой семьи. Отец и старший брат Василий погибли в войну, оба в 1943 году. Я служил в армии. Клава, Саша учились, а Валя и Николай были малолетними. Население нашего села - трудолюбивые, честные люди - с большим уважением и искренностью относились друг к другу. В трудные минуты оказывали взаимную помощь. В праздники, свадьбы гуляли всем селом. У нас принято, когда гуляют, то ходят к каждому, кто участвует в гулянке. Все одинаково готовят, накрывают стол и угощают. Гуляют до тех пор, пока всех не обойдут. Из дома в дом идут с гармошкой с песнями и пляской. К примеру, приехал я в отпуск. К нам приходят родственники, друзья. Накрывается стол, угощаем пришедших. Песни, пляска, после приглашают к себе родственники, кто ближе живёт. К ним ещё подходят, кто хочет погулять. И так идёт гулянка из дома в дом. Спиртное наливается в стограммовые рюмочки и раздаётся на подносе. На стол выставляется всё сразу: закуски, щи, чай, сладости. За столом долго не сидят. Свадьбу тоже так же гуляют. В начале у жениха. Потом у невесты, а потом и ко всем гостям, кто участвует в гулянке. Свадьба длится несколько дней. Отдыхают, спят, кто где свалится. Проснувшись, протрезвев, опять находят компанию и продолжают. В селе, сколько я помню, никогда не было пьяниц. Спиртное брали в магазине, оно было недорогое. Мой отец в кухонном шкафу всегда держал водку. Употреблял её в основном в субботу после бани перед ужином. Выпивал одну стограммовую стопку. Как-то я решил попробовать, что выпивает отец. Дома никого не было. Я достал бутылку, открыл её и прямо из горлышка глотнул. В бутылке оказался спирт, и я чуть не задохнулся. Больше не было желания пробовать. Первый раз я выпил, когда окончил военное училище, на выпускном вечере, будучи младшим лейтенантом. Валя родилась в хорошее время жизни села Мангиртуй, в 1939 году перед войной. С Валей, ей было 1-2 года, я играл в мяч. Бросали друг в друга, и она очень радовалась, когда попадала мячом в меня. Я бросал мимо, она кричала: «Нима! Нима!» — это значит, не попал. Николай родился в первый год войны. Когда он пошёл в школу в 1948 году, дома писал и всё кривился - то так, то этак смотрел на тетрадь. После оказалось, что он плохо видит, с тех пор носит очки. Первым его учителем был старший брат Александр. Как они выросли, я почти не видел. Служил в армии. В 1941 году я был на уборке сена, и нам объявили, что началась война. Я этому большого значения не придал и не осознавал, чем это может кончиться. Осенью я продолжил учёбу в 9 классе, но закончить 9-й класс не пришлось. Начал беспокоить военкомат. Осенью призвали нас на военную подготовку, как призывников. Увезли нас в один из колхозов, и мы там заготавливали лес. Занятия проводили только для отвода глаз и выполнения плана военкоматом. После этой месячной подготовки меня опять призвал военкомат, но в армию меня ещё не взяли, мне было 16 лет. Учёбу в 9 классе пришлось бросить. Зиму и лето 1942 года я работал в колхозе учётчиком 2-й бригады. Бригадир был дядя Филарет Андреевич Перевалов. Вёл учёт выполненной работы бригадой, замерял, кто что сделал и начислял трудодни. В один из страдных дней моя мать вязала снопы за жнейкой, и соломинкой проколола вену ниже колена. Кровь лилась струёй. Все перепугались, что делать? Я принял решение, порвал фартук, сделал из него жгут шириной сантиметров пять и этим жгутом перетянул вену у места прокола. Кровотечение прекратилось. Все удивлялись, откуда мне это знать? После её отвезли к врачу в район. Всё обошлось. В лютую зимнюю стужу 1942 года я ехал на колхозной лошади, запряженной в сани, за сеном на Верхний Луг. Дорога шла по Хилку, была хорошо накатанная. В трёх километрах от села моя лошадь и сани оказались подо льдом. Глубина большая. Я усидел на санях, ибо сани не тонули, плавали. Выбравшись из воды, я сразу начал тянуть лошадь за уздечку. Лошадь билась об лёд, а вылезти не могла. Тогда я её стеганул кнутом, и лошадь выскочила из полыньи. Сани остались в воде. Запряженная лошадь и сбруя намокли и обледенели. Когда лошадь дернулась, гужи соскользнули с оглоблей саней, и она освободилась от них. Я был мокрый и стал обмерзать. В валенках вода стала замерзать. Моё спасение - конь. Забрался с трудом на коня и домой. По дороге весь обледенел. Приехав домой, разделся, но валенки не снимались с ног. Тогда ноги в валенках в печку, чтобы растаял лёд. Лёд внутри валенок не таял, и они не снимались. Тогда разрезали валенки и освободили ноги. Ноги в валенках были белые и замёрзшие. Начали оттирать снегом, потом спиртом, немного отошли, но пальцы и пятки оттаяли и опухли. Ходил на костылях. Так с больными ногами и был призван в армию в декабре 1942 года. Перед призывом в армию меня приняли в комсомол. В воинскую часть прибыл комсомольцем. В год призыва к нам в село приехали учительствовать девчата Резвая Екатерина Васильевна и Горбачёва Наташа. Они руководили художественной самодеятельностью, привлекли и меня. В одной из постановок я играл на гармошке и пел. В один из вечеров я и Тимофей Перевалов вызвались проводить учительниц домой. Они жили у бабушки Ефимихи. Кто кого провожал, мы не определили. Пройдя в квартиру, они предложили сесть на лавку. На лавке лежала газета. Я сел около газеты, а Тимка на газету. Под газетой была лапша, стал блин. Вот такой был конфуз. Вскоре нас взяли в армию, мы так и не объяснились.
Продолжение следует |
|
|
Здравствуйте, Вадим. Сегодня узнала номер телефона Комаровой Валентины Ивановны (1954 г.р.), проживает в селе Потанино. Я поговорила с ней, но не уверена, что это Ваша родственница. Хотя её отец уроженец Елани Комаров Иван Спиридонович (1919 г.р.). Валентина Ивановна говорит, что очень много родственников в Улан-Удэ, Кяхте, Иркутске, в Заиграевском районе... Но имени Вашего деда она не слышала никогда. Позвоните, я попросила её поспрашивать у родни. 89835366297 |
|
|
Вадим, Вы можете обратиться с Вашей просьбой в редакцию нашей районной газеты "Бичурский хлебороб". E-mail: bhleborob@list.ru Место рождения братьев известно? |
|
|
Продолжение. Часть 2. Путь воина. Марк Перевалов. Мемуары Редактор В. Петров; редактор Т. Андронова Школьные годы В первый класс я пошёл в 7 лет и 6 месяцев. В селе была начальная школа. До меня её окончили старший брат Василий и сестра Груша. Я с первого по четвёртый класс учился средне. У меня было всё - и «5», и «2». Особенно плохо давалась грамматика, потому, что мы, учась, уроки не готовили. Всё, что познавали и запоминали в школе, то и оставалось в голове. Помню один экзамен в четвёртом классе. Проводил его учитель В.Е. Соболев. Сидим мы в классе, учитель задаёт вопрос по правилам грамматики. У нас у каждого был учебник. Мы читали (про себя), и кто мог ответить, поднимал руку и отвечал, получал оценку. Так и я ответил. В школе по праздникам устраивались утренники. Я читал стихи. Помню один из них: «Мы не рабы, мы дети воли творца великого труда, Ильич нас вывел из неволи, разбив оковы навсегда». Перед мероприятиями учитель мне давал писать лозунги на красном материале. Писал зубным порошком, разведённом на клею или молоке. Были у нас пионерские галстуки, которые не завязывались, а зажимались металлическим зажимом с пионерской эмблемой. Писали мы ручками с пером и чернилами. Чернила разводили из химического карандаша в бутылочке. Для бутылочки имели мешочек с верёвочкой и носили его отдельно от тетрадей и учебников, чтобы не пачкать книги и тетради. Ученические сумки шили из старой мешковины, они носились через плечо, как противогаз. Первой моей учительницей была Кудинова Мария Иосифовна, которая в последнее время проживала в г. Кяхта. Я с ней встречался в 1975 году в звании полковника. Она была ещё молода, старше меня на 10 лет. Мария Иосифовна требовательная и строгая учительница. Один раз меня и моего друга Баженова Егора Андреевича наказала за какой-то дисциплинарный проступок, посадив нас в подполье школы. Из подполья мы вылезли, а дверь школы была закрыта на замок. Мы с Гошкой в этом «заключении» пинали зоску. Зоска — это отлитый из свинца круглый с отверстием предмет с трехкопеечную монету. В отверстие втягивался волос из конского хвоста. Сгибая ногу, внутренней стороной стопы били зоску вверх на полметра. Смысл игры — кто больше набьёт. Вот в этом поединке с Гошкой я выбил 1200 раз и был победителем. Вечером мне сестра Груша принесла еды, но через щель в двери передала только блины. С наступлением темноты нас выпустила сторожиха школы. В эти школьные годы в мои обязанности входило: зимой — пилить, колоть, носить дрова в избу, убирать стайку (хлев), кормить сеном корову, рубить смолье для камина и топить камин. В камине готовился ужин. Летом ужин готовили на костре, который разжигали в ограде. В летние дни ели картошку с молоком, варили заваруху и затерку. Заваруха - это когда в кипяток засыпалась мука и размешивалась в кашицу. После приготовления прямо в казанок в ямочку клали ложку жира или масла. Прежде чем взять из казанка заваруху, макали кончик ложки в жир, после этим смазывалась заваруха и намазанное брали ложкой и съедали. Затерка требовала больше времени на подготовку. Эта же мука, смоченная молоком или водой, раскатывалась на катышки с горошину и меньше. Катышки засыпались в молоко или воду, варились. Это блюдо более жидкое. Мне оно очень нравилось. С тех пор, как я оставил свой дом родной, затерку и заваруху нигде не видел и не ел. С созреванием ягод в лесах начиналась их заготовка, часто ходили просто поесть их. За черёмухой мы плавали на левый берег реки Хилок, там росло много черёмухи и боярки. Черёмуху ломали ветками и привязывали их к бёдрам или ноге и переплывали на правый берег, где жили. Паромная переправа была далеко за селом, мы на переправу не ходили. Однажды я наломал веток и поплыл, но ветки зацепились за корягу и я с трудом отцепился от неё. Хорошо, что коряга была недалеко от берега. Река Хилок быстрая, с омутами, на дне камни и камушки-гольцы. Летом под вечер отец, старший брат Василий и я выезжали на рыбалку. У нас была вёсельная лодка. Рыбу ловили сетями или неводом. Старший брат был на вёслах, отец рулил, а моя обязанность — спускать нижнюю тетиву сети. Это когда сеть спускается или выбирается. Мы вверх по течению заплывали на 2-3 км. Отдохнув, приготовив снасти, начинали лов. Василий на вёслах держал направление лодки, которая пускалась по течению. На конце сети привязывался поплавок, сделанный из сухого дерева в виде креста. Поплавок плыл и тянул за собой сеть. Другой конец сети оставался на лодке. На лодке делали петлю, подплывая к поплавку, получался замкнутый сетью круг. Рыба, оказавшаяся в этом круге, убегая, попадала в сеть. Видно было, когда в сеть попадала крупная рыба. Она дергала сеть и тянула (топила) поплавки. Отец оценивал её, когда выбирал сеть. Сеть выбиралась в лодку. Отец выбирал верхнюю тетиву, она была с поплавками. Я, присев, выбирал нижнюю тетиву с грузилами. Некрупную рыбу сразу не вытаскивали из сети, с тем, чтобы не ушла рыба из сети. Однажды тянули в сети метрового тайменя. Подтянули его к лодке примерно на метр. Я кинулся к нему, хотел его ухватить за жабры. Он с перепуга мотнул хвостом, ударился об лодку, прорвал сеть и был таков, ушёл. Отец, рассвирепев, чуть меня не выбросил за ним. Успокоившись и обсудив, как действовать в подобной ситуации, мы начали следующую тонь (заход). Поймали немало рыбы, но крупного тайменя не было. Мы уже подплывали к селу. Отец показал — вот сюда ещё кинем. Всё шло нормально, я не получил упрека за плохой спуск нижней тетивы. Закружили тонь и начали выбирать. Всем было видно, что на середине сети тянет и дергает хорошая рыба. Отец в напряжении молчит, молчим и мы. И вот подтягиваем сеть - опять с метровым тайменем. Отец дал сигнал старшему брату бросить весла. Ловко пойманный братом таймень оказался в лодке. Отец стукнул его обухом топора по голове и сказал мне: «Держи, чтобы не выпрыгнул из лодки!». Я сел на него верхом и держался за поплавки. Таймень то и дело бил хвостом, а я его держал и не слезал с него, пока лодку не вытащили на берег, считая, что от меня зависит, чтобы он не выпрыгнул из лодки. Затянув лодку к столбику, пошли домой. Я нёс вёсла, брат мешок с сетью и другими приспособлениями, тятька (так мы звали отца) рыбу в мешке, а её было почти полмешка. Тайменя нёс открыто, на верёвочной петле. Хвост тайменя доставал почти землю. Всю рыбу занесли в избу, рассортировали, определили, что засолить, что жарить и что на уху. Тайменя положили на обеденный стол, который был полтора метра, таймень был на всю длину стола. Отец выпотрошил его. Икры красной была целая кастрюля — килограмма два. Её чистили от пленок и засаливали. Размер икринок, как чёрная зернистая. Через неделю начали её есть, очень вкусная. Разделывал тайменя отец топором во дворе на чурке, которая служила для рубки дров, мяса и прочего. Уху варили из головы тайменя, подобной ухи я после никогда не ел. Все наши мужчины рыбачили и удочками. Я стал ходить на Хилок и ловить омулявок, когда мне было года три. Омулявка - это маленькая рыбка длиной 5-6 сантиметров. Удочку ещё не доверяли, да я бы её и не закинул, и не удержал. Мне дали прутик длиной до метра, привязал один длинный, из конского хвоста, волос, который я нашёл, идя на речку. На конец волоса привязывался червяк без крючка. Рыбёшка хватала червяка за конец, в это время надо тянуть, и омулявка, держась зубами за червяка, оказывалась на берегу. Эту рыбу ели только кошки. Когда я стал твердо держаться на ногах, рыбачил с удочкой. Леску делали из волоса конского хвоста. Вместе скручивались 2, 4, 6, волосков и связывались узлами на необходимую длину. Леска была вся в узлах. Любил я ловить карасей на озере Гэзэгэ. Оно расположено в нескольких километрах на лугу под утёсом. Озеро глубокое, около берега - заросли камыша. Ходил и на Верхний Луг - там, в озере под утёсом, караси ловились килограммовые. Со мной всегда ходил Саша. Путь длинный, да на озере он, то камни бросает в воду, то канючит: «Есть хочу!», то... Однажды он опять увязался за мной. Я его отлупцевал и отправил назад. Когда вышел на луг, то увидел, он идёт за мной в метрах 100-200, подходить боится. Тогда я позвал его, и пошли вместе. Возвращались домой с уловом. В степи нас застала сильная гроза. Мы с ним спрятались в овраг. В начале оврага было удобное углубление. Только пошёл сильный дождь, и вся дождевая лавина хлынула сверху на нас. Сашка закричал. С большим трудом мы выбрались из оврага, грязные, как свиньи. Пошли мы отмываться к Хилку, он протекал недалеко. Отмывшись, уже не поднимались наверх, шли по урезу воды. Саша всё шмыгал носом и рукавом рубахи вытирал сопли. Правый рукав рубашки от локтя до запястья блестел от соплей, как сапог. Когда я сам был малышом, таким же способом вытирал свой нос. В нашем селе до 1941 года отмечали все религиозные праздники и советские. На праздники надевали новую рубашку и на завтрак готовили или блины, или «приженники» (пирожки с печёнкой или другой начинкой). Я, ложась спать в ночь перед праздником, долго не засыпал, всё думал о новой рубашке и вкусном завтраке. Когда работала сельская церковь, мать брала меня с собой. В церкви мне очень нравилось, когда пел хор и после с серебряной ложечки поп давал кагор. Все пили из одной ложечки. После давали просвирку, похожую на современный пряник. На праздник масленицы все взрослые ребята катались на хороших лошадях верхом. Брат Василий катался на жеребце по кличке Серко. Когда возвращался домой, Серко был весь мокрый от пота, с пеной на губах и в мыле. Они гоняли в соседнее село и просто по лесам и лугам. Я тоже просил покататься. Отец сажал меня на мою Серуху, давал плетку, и я тоже катался по селу. И был очень недоволен, когда возвращался домой, а Серуха была сухая. Весной, когда появлялись проталины около построек, мы играли в бабки - или в «пристрелок», или битком. В «пристрелок» бабку бьёшь о стенку и она падает на землю, другой бьёт с таким расчётом, чтобы бабка упала как можно ближе к чужой. Если достал четвертью, то бабка твоя. Биток — это большая бабка, внутри залитая свинцом. У каждого биток, все ставили по одной бабке в цепочку, одна около другой. В порядке розыгрыша, от установленной черты, каждый бил своим битком (по очереди) по выстроенным бабкам. Сколько собьёшь — столько и твои. Взрослые катали бабки на деньги. Пинали зоску. Когда сходил весь снег, играли в городки. Городки были у всех. Распространенной была игра «в клюшки». Это игра, похожая на современный хоккей с мячом. У нас вместо мяча был берёзовый шарик и клюшки берёзовые, конечно, самодельные. Играли в лапту. Зимой самым распространенным видом развлечения было катание с горы на санках или лотке. Лоток делался следующим образом — из чурки вытёсывалось топором подобие широкой и короткой лыжи, на его днище намораживался лёд. Садились на лотке так, чтобы одна нога согнута была на лотке, другая — вытянута вперёд. Лоток с наездником летел с горки на большой скорости. Раза в два быстрее санок. Ребята катались на самодельных деревянных коньках по льду. Деревяшка делалась треугольной, а внизу из проволоки полозок. К ноге прикручивались верёвочками. Позднее кузнец ковал металлические коньки, и в 40-х годах стали появляться коньки заводского изготовления. Однажды я попросил у отца 3 рубля купить коньки. Он мне денег не дал. Я был очень обижен на него. Эта просьба была первой и последней. В 1933 и 1934 годах, когда в селе была эпидемия тифа, школа не работала. В эти годы население села жило в достатке. Были продукты и одежда. Появились в продаже патефоны и велосипеды. Один из первых патефонов появился в нашей семье. Отец работал председателем сельпо и за перевыполнение плана был премирован патефоном. Так же получил и велосипед. Первый велосипед, на котором я катался, был дяди Егора. Он к нам приезжал в гости, а я в это время учился. С сиденья ноги не доставали: я педали крутил сбоку, стоя на педалях. За время учёбы в родном селе я один раз побывал в пионерском лагере. Лагерь располагался за Ара-Киретью, у подножия хребта в постройках закрытого бурятского дацана (буддийского храма). Дацан не действовал. В пионерском лагере жили в отдельных домиках по 5-6 человек. Ночью у дацана было жутко. Выдумывали и рассказывали разные небылицы. Один бичурский мальчишка Владимир Петров поспорил, что ночью залезет на крышу дацана и там проведёт ночь. Спор выиграл, впоследствии был лётчиком и геройски воевал в Великую Отечественную войну. Воевал на истребителе, построенном на средства его отца Ермолая Логиновача Петрова - председателя колхоза, в гражданскую войну командовавшего партизанским отрядом. (Средства на самолёт собирали всем миром. - поправка Т.Андронова). Питание было хорошее. Помню, как мы кидались сливочным маслом и растирали его на голых загорелых спинах. Около лагеря протекала горная речка. В ней мы купались. Природа в районе лагеря была красивая. В некоторые дни ходили работать на колхозные поля. Помню, убирали овощи, но и, конечно, ели их вдоволь. В лагерь меня привёз отец на своей сельповской лошади. На мелкие расходы дал мне три рубля. А вот как я их потратил, не помню. В эти детские годы я начал хромать на правую ногу. Когда и где я её ушиб, не помню, в коленном суставе начал нарастать хрящ. Отец посадил меня верхом на лошадь, ехали сундулой (двое на одной лошади), и повёз к знахарке в небольшой посёлок Харасун, который находился в 4 километрах от нашего села. Харасунская бабка была единственным человеком в наших краях, которая лечила людей. Медицинские познания она получила в гражданскую войну, была санитаркой у хирурга. Я прожил у неё десять дней. Она делала массаж и парила коленку. Через десять дней моя нога пришла в норму, я больше не хромал, и отец забрал меня. Родные говорили, что я первым заболел тифом, перенёс его легко. После меня заболела мать, и мы её больше не видели. В этот год умер у нас в семье младший братишка Ганя. Ему было два годика. Осенью, к октябрьским праздникам, отец и старший брат разделывали кабанчика. Я тоже помогал — поддерживал ногу, которую скоблили. Шурка тоже здесь крутился. Отец послал его в избу принести остроконечный ножик. Он мигом. Подбегая, споткнулся, упал и ножом пропорол щеку так, что язык вылезал в дырку. Отец помазал ему йодом, и щека вскоре зажила, но шрам остался и поныне. Через год после смерти матери отец, в один из вечеров привёл женщину. Её имя — Пелагея Николаевна, 24 года, с ребёнком, который был калекой. Объявил нам, что это будет наша новая мать. И как мы были рады: на завтрак нам были приготовлены блины из гречневой муки и пирожки с печёнкой в свином жиру. Так нам готовила мать по праздникам. В те годы (1933-1935) мужчины нашего села ездили в Монголию на заработки и добывание продуктов. Поехал в Монголию и наш отец. В эту поездку взял меня. Ехали на лошади, запряжённой в телегу. У монгольской границы мы ночевали и пробыли дня два в городе Кяхта. Днём пошли в город. У меня были деньги - мелочь в спичечном коробке. Заходил я в магазин, но ничего не купил. Когда я шёл домой, меня окружила городская шпана, три человека. Они у меня потребовали деньги, если не дам, отберут и поколотят. Я заревел, а проходящий мужчина пригрозил шпане, и они разбежались. Я больше не имел желания посещать город. Отец достал хлеба, испечённого из кукурузной муки, накормил меня, и мы вернулись домой с хлебом и зерном. В мои школьные годы канцелярские товары были большим дефицитом. Не было тетрадей, карандашей и ручек. Химический карандаш был чем-то вроде богатства. Отец, работая в сельпо, всегда писал документы химическим карандашом. Ученики из чинки химического карандаша разводили чернила, а писали ручкой с пером и с нажимом. Однажды у отца пропал карандаш. Он опросил всех детей, но никто не сознался. Отец ещё раз с пристрастием меня допрашивал, куда я дел карандаш. В один из вечеров, готовя ужин на огне камина, отец калил проволоку. Я отца спросил, для чего раскаленная проволока? Он сказал, что для меня. После я тихонько уточнил у старшей сестры Груши, зачем отец калит проволоку. Она мне по секрету сказала, что отец будет меня пытать раскаленной проволокой, прикладывая её к моей голой заднице. Это для того, чтобы я признался, куда дел карандаш. Карандаша я не брал и не имел понятия, куда он делся. Так и говорил отцу. А раскалённая проволока отцу нужна была, чтобы прожечь отверстие в деревянной ручке для напильника. А куда делся карандаш, кто его взял у отца, так и не узнали. Продожение следует |
|
|
Вадим, добрый день. Наконец, удалось встретиться с Комаровой Анисьей Илларионовной (1936 г.р.), единственной с такой фамилией в Елани, но она отрицает родство с Вашим дедом Комаровым Геннадием Георгиевичем. Попробуем искать в других сёлах... |
|
|
Здравствуйте, Вадим. К сожалению, пока удалось узнать только то, что в Елани проживает одна пожилая женщина по фамилии Комарова, зовут Анисья, приблизительно 1936 года рождения. Поговорить с ней пока не удалось... |
|
|
14 октября 2020 г. в Бичурской СОШ состоялось открытие нового зала краеведческого музея «Родина» Историко-краеведческий музей «Родина» в БСШ №1 был открыт в 1972 году. У истоков его был Пётр Петрович Коробенков, преподаватель истории, позднее музеем руководила Нелли Дмитриевна Коробенкова. Они создали два зала (боевой славы и краеведческий зал). И вот сегодня ещё один зал распахнул свои двери для посетителей. В новом зале руководителем музея Д.А.Андроновым собрана уникальная коллекция, посвящённая истории развития информатики в Бичурском районе. Собраны первые образцы учебной вычислительной техники «Микроша», БК-0010, КУФТ, «Ямаха», первые калькуляторы, в том числе, программируемые. На стеллажах нового зала можно увидеть образцы радиоламп, микроламп, первые носители информации – дискеты, перфоленты, перфокарты, жёсткие диски и многое другое. В нашем районе коллекция таких экспонатов единственная. Музей открыт для организованного посещения учениками данной школы, а с другими посетителями - по предварительной договорённости .
|
Похабова. Солдаты на плащ-палатках принесли хороший румынский виноград. Закуска была отменная, по сравнению с тем как я питался в резервном офицерском полку. Был шашлык, тушёнка, сало, фрукты, овощи и сладости. Всего ужинало 17 человек. Зазвенели солдатские кружки. Налили коньяк. Мне налили так же, как и всем, полкружки — это грамм 150-200 коньяку. Командир роты сказал небольшую речь, поздравил меня за руку и расцеловал, после объявил, что с сего момента я фронтовик, боевой офицер. Пожелал наград. Дружно чокнулись и все выпили, как воду, я на секунду задержался и сказал, что коньяк вообще не пил. Комроты подтрунил, что я боевой офицер и мне положено каждый день 200 граммов крепкого спиртного. И я, чтобы не ударить лицом в грязь, выпил без остановки. Ординарец рядовой Круцан дал мне флягу запить водичкой. Ужинали, разговоры о боевых делах, а больше я ничего не помню. Когда стало светать, я почувствовал, что кто-то меня тормошит, и слышу: «Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант». Я проснулся и увидел, что лежу на миномётной повозке, кругом бой. Взрывы, выстрелы. «Вставайте быстрее! А то не успеете повоевать, и война кончится».
Учительская конференция 1945 г. Екатерина Резвая вторая слева во втором ряду.
