Сообщения, оставленные пользователем Василий Перелыгин

В этом то и суть одного из очарований Камчатки, землячка: пока летишь на Запад, выигрываешь во времени почти половину суток. Это точно так же, как выигрываешь целые сутки (в астрономическом исчислении), пересекая границу перемены дат между островом Беринга и Алеутскими островами. Но это не столь важно, важно другое: много ли монет оставила за время своего круиза? Может быть, уже пора пройти по такому же маршруту с ревизией и удостовериться, все ли монеты на месте?

Евдокия! Спасибо за столь подробный отклик и напоминание о мангире, диком луке, «амулявках». саранках и «сасульках». К ним нужно обязательно добавить «бичурицы» и не проходящие с весны до поздней осени «цыпки» на руках и ногах…
Не знал, что ваша тетушка Пелагея Леоновна - из Перелыгиных. Но хорошо знаю, что она вместе с подругами (ее соседка Павлова Наталья, жена Сидора Ульяновича Перелыгина Устинья и жена Абрама Мартиновича Перелыгина Лукерья) во время войны добровольно сели за руль тракторов фирмы «Фордзон». Жаль, что не успел написать об этом к открытию памятника труженицам войны, а потом писать было уже поздно. А с ее старшими мы были сверстниками, приятельствовали… С Роней не позволила приятельствовать разница в возрасте – он перебрался поближе к нашим краям уже «женатиком» - но у нас были дружеские отношения. Кажется, припоминаю и его брата, Павла... Но других не знаю. Наверняка где-то фамильная связь должна проявиться. Только надо поглубже покопаться в корнях. Мой дед – Перелыгин Никифор Семенович, его отец – Семен Парфенович. Отчества прапрадеда Парфена, к сожалению, пока не смог установить. Все в Бичуре были довольно известны. Может быть, на этом уровне остались какие-то следы их пересечения с вашим прадедом Филимоном?
А пока похвастаюсь мастерством своей бабушки-стряпухи, качеством испеченного ею хлеба. Случилось это в начале тридцатых, еще до ареста деда, Никифора Семеновича…
Страда. Колхозники приступили к жатве на дальних заимках и балаганах в один день. Через неделю запасы запасенных из дому харчей подходили к концу. Бабушка получила срочный заказ-наряд обеспечить их хлебом. Истопив за ночь два раза русскую печь, напекла хлеба для занятых на страде. Почти воз испеченного хлеба надо срочно развезти по таборам. Свободных рабочих лошадей нет, нашли молодую, почти необъезженную. Хлеб погрузили на дроги, укрыли его чистой ряднушкой, и пацаны, «молодь», уже приготовились погарцевать на молодой лошади, лихо исполнить важное поручение и отправиться в дальний «рейс» по заимкам и таборам - на Куналейские, на Матвеевские, на Хурут и даже за Хилок, к Муцугунам. Но… Лето. Позднее утро. Жара! Лошадь капризная и мало объезжена. То ли застоялась, то ли ее в конец одолели слепни, и она «закусила удила», стала уросить и брыкаться в непривычной для нее упряжи. Дроги накренились, и одна мякушка из короба упала на землю, угодив прямо под колесо (для тех, кто забыл или не знает: Мякушка – это большой каравай хлеба из русской печи весом в 1,5 – 2,5 кг). Всех охватила оторопь и досада: бичурским до сих пор помнят священное отношение старых семейских к хлебу. Конечно, виновных ожидала неизбежная кара за недогляд, за то, что не проверили, как уложен хлеб, за то, что не нашли нужной лошади для его перевозки. Но в этот момент осторожным и негромким шёпотом прошелестели слова подростка-возницы 12-13 лет, по тем временам уже настоящего работника, Ивана: «Мама! Смотри-ка: хлеб-то – живой!» "Эти слова оторвали их от досадных ожиданий людской хулы или кары Божьей и заставили удивиться. Точно! Колесо переехало мякушку прямо по середине, но только помяло ее. Нагруженные дроги не смогли ни разрезать, ни раздавить, ни повредить каравай как-нибудь по-иному! А после осторожного шепота растерявшегося паренька смятый каравай к суеверному изумлению присутствующих прямо на их глазах стал быстро распрямляться и восстанавливать прежнюю форму…
Стыдно признаться, но в силу «позднего зажигания» вначале мое внимание привлекало только внешнее содержание восклицание дяди, но не сама суть того, к чему он хотел привлечь внимание, не глубина его неординарного и образного мышления. Избалованный бабушкиной выпечкой, я недоумевал и не мог понять: чему тут удивляться – хлеб, он всегда должен быть живым и пышным… Только много позже узнал, что хлеб может быть горьким, черствым, непропеченным. А тогда пытался представить, какие метафоры и образы мог бы создать дядя, если бы ему было суждено остаться в живых…

Когда начинал эту тему, надеялся, что общие корни (уличные прозвища) помогут в рассмотрении истории каждой отдельной семьи. Не скажу, что попытка была неудачной – надеюсь, не только я, но и другие узнали много интересного о прошлом бичурских фамилий. Правда, получилась какая-то чересполосица, стройную версию построить не удалось. Не будем считать этот путь тупиковым, но в голову закралась иная мысль: построить версию от обратного, не от обобщающих и обезличенных прозвищ - к отдельной семье, а от отдельных семей или их представителей – к обобщающим прозвищам. Закравшуюся мысль попробовал реализовать в кратких зарисовках. Не все из них получились краткими, а материалы постоянно пополняются редкими находками, все обнародовать в одном пакете становится сложным, поэтому попробую разбить их на несколько. Зарисовки не связаны ни сюжетом, ни временем: в их центре - наша бабушка, Анна Липатовна Перелыгина, в девичестве - Афанасьева. Поэтому несколько строк о ней.
Евдокия (Роспотребнадзор-Бичура) о своей почему-то написала очень скупо: «Она жила по ул. Коммунистической, чуть выше старой почты. Бабка была строгая. Мы её даже чуть побаивались. Всегда ходила в темном сарафане, праздной я её ни когда не видела. Жила просто, с каким-то укладом, отличным от нашей жизни. Мне сейчас кажется, что по каким- то своим устоям. И она до смерти не изменила своим нравам». - Скупо, но кто сможет написать лучше?! Правда, после таких скупых слов трудно отличить одну бабушку от других бичурских, переживших годы Первой мировой, Гражданской, коллективизации и раскулачивания, Великой Отечественной… Эти слова будто бы и о нашей: она всегда говорила, что живет на Большой улице. Но не рядом с почтой, а недалеко от Среднего магазина, между Абрамовским и Минаевским проулками. Мы тоже побаивались ее. И жила она просто, по своим устоям и со своим укладом и до смерти не изменила им. Тогда они казались нам непонятными. Точный образ бабушек ее поколения, нарисованный строгими строками землячки, хочу дополнить отдельными штрихами, какие, на мой взгляд, смогут как-то понять и объяснить феноменальное сходство портретов всех бичурских женщин тех лет…
С малых лет запомнил ее высокой и статной. Властной и суровой. В семейном альбоме отчего дома должно сохраниться фото начала 50-х. Но!.. Пока мы росли, тянулись вверх, она склонялась к долу все ниже и ниже… В последние годы уже так склонилась к земле, что своим ростом казалась ниже любой девчонки-подростка лет 12-ти. Но только ростом - не нравом! Родители – люди самостоятельные, покладистыми их назвать было трудно, однако уверен, что без согласования с ней, без ее одобрения (благословения), не принимали ни одного серьезного решения. А несерьезных решений тогда быть не могло, все они были важными, будь то решение о строительстве дома, выборе главной агрокультуры для огорода, приобретении коровенки, иной живности либо какой-то «мелочевки» для дома, одежонки для нас, детворы. В черном сарафане и в черной кичке, цельная по натуре, она твердой рукой вела дом, хозяйство. Нас, непутёвых, старалась наставить на путь истинный. А мы, ещё полуслепые котята, одурманенные валерьянкой «единственно верного и вечно молодого учения», или, по едкому, но очень верному определению Солженицына, - «образованщина», только научившаяся читать, но едва ли умеющая оценивать суть прочитанного, - иногда посмеивались над ее наивными, как нам казалось, желаниями побывать в Святых местах Палестины, такими же «наивными» рассуждениями о людских судьбах и судьбах народа, не замечая, что в незамысловатых словах и мыслях познавшей жизнь русской женщины таились мновековой опыт народа и его мудрость. Его-то она и стремилась донести до нас… Черный сарафан, черная кичка – это ее повседневный наряд. А к Всенощным, какие она почти не пропускала, у нее был другой. На праздники из сундука извлекались третьи, из особых, нарядных… Конечно, среди них - самый любимый во все времена года, кашемировый, с лентами. Под стать таким сарафанам были нарядные кички. Иногда вместе с сарафаном и кичкой из сундука извлекались и тяжелые шлифованные семейские янтарины в несколько ниток (вероятно, из-за размеров и подлинности окаменевшей смолы их называли не монистами, не бусами, а только так, - янтаринами). И когда жили еще в старом доме, и когда «перекочевали» в другой, новый, в ее комнате всегда хватало света, даже бывало его с избытком. Такие комнаты обычно называют светлицами. Не понимаю, почему, но она упорно именовала свою комнату горницей. Кому-то может показаться, что лукавлю и приукрашиваю. Допускаю, что так. Но только невольно! Когда говорю о том, что в праздничные дни, особенно в те, когда у нее гостили ее братья или подруги, племянницы примерно их возраста точно в таких же нарядах, даже в самый яркий солнечный день горница, весь дом наполнялись еще чем-то особым. Не знаю, что это было, - то ли какие-то флюиды, то ли неуловимое марево-туман, то ли аромат или еще что-то подобное... Но они не замечали этого, а, уютно расположившись вокруг самовара, начинали «балакать» о «горячих» новостях нынешнего житья-бытья, а потом как-то незаметно переключались на те времена, когда жизнь была устроена совсем иначе, погружались в «старину» и уже через минуту судачили о том, как «лонись-то, бывало-ча, приходилось работАть без продыха и страдовАть без устали». Жаль, что память сохранила только скелет, канву их разговоров, а живое содержание тех жарких воспоминаний пролетело мимо ушей… Много, очень много драматичного и любопытного пряталось в их незатейливых бывальщинах, какими они обменивались, если обращались к прошлому. Такие бывальщины слышали многие, но вряд ли кто старался запомнить и сохранить их. А жаль…
Правда, жизнь не была щедрой к ней на такие светлые дни. В 38-м «забрали» деда. Как и многих в те времена - по 58-й… Десять лет «без права переписки»! Дочерей не было. Сыновей - четверо. Младшему не исполнилось и пяти. Всех надо чем-то напоить-накормить. И в колхозе работАть надо – без трудодней в деревне выжить было невозможно. Ума не приложу, как она могла успевать на несколько «фронтов»: справляться с колхозным минимумом, вести хозяйство, кормить и воспитывать детей?! Но справилась. А воспитала их строго – в этом уверен. Проверено на себе – приходилось иногда получать угощение «лестовкой»! Но мне в семье ни разу не пришлось услышать бранного слова. Не слышали их и другие. Не могу припомнить, чтобы отец, заядлый курильщик, когда-нибудь позволил себе или своим самым лучшим друзьям закурить в нашем доме. Не позволял он такого и в чужих домах, где было принято курить. Однако помню, как он, уже в годах и потёртый жизнью мужик, отчаянно сконфузился подобно нашкодившему школяру, когда бабушка случайно увидела его с папиросой! И было тому «школяру» «всего-то» под пятьдесят…
Как и в других семьях, с началом войны, сыновья, не успев повзрослеть, один за другим уходили на фронт. Ей, как и другим матерям, оставалось только молиться за них и ждать вестей. Нечасто, но они приходили. В солдатских треугольниках. Треугольники хранила на божнице как зеницу ока. Потом, по прошествии многих лет, просила перечитывать их. Таких треугольников было немного (довелось держать в руках заветную пачку и читать с ее разрешения отдельные из них). Редко какие написаны чернилами, большинство – химическим или простым карандашом на обрывке газеты, на клочке оберточной или другой нестандартной бумаги. Каллиграфические почерки, скупые строки: [i:5b03b9126f]воюем… нас отвели на переформирование… представили к награде… Как родня… где братья… давно не получал весточек..[/i:5b03b9126f]. Почти на всех – черные помарки цензуры. А в 43-м вместо солдатского треугольника принесли официальный конверт с типографским текстом: «Ваш сын Иван пал смертью храбрых…». Похоронка из-под Сталинграда. Не успела отголосить по нему, как принесли второй конверт. Уже из-под Варшавы. Теперь на «большака» Анатолия. «Старшие на фронтах молодыми пострадали и сИрот не успели оставить. Только про меня, однако, забыли», - отвечала она на расспросы тех, кто когда-то знал сыновей или интересовался их судьбами. «Малышка», наш отец, вернулся невредимым в 46-м. Женился. Пошли внучата. Деда реабилитировали. Но не воскресили. Четвертый, самый младший из сыновей бывшего «врага народа», без проблем поступил в Иркутский университет. Казалось бы, теперь можно порадоваться и позабавиться с внуками! Но незаметно подобралась очередная напасть и свалилась оттуда, откуда не ждали: перед самым окончанием университета младшего скосил коварный недуг…
Когда-то Михаил Лермонтов, сравнивая свое поколение с героями Бородина, сказал: «Да, были люди в наше время, могучее, лихое племя, плохая им досталась доля… Богатыри – не вы»... Как в воду глядел! Он словно предвидел горькую долю всех поколений русских женщин, чья жизнь вписалась в начало 20-го века. Не каждый Илья Муромец смог бы вынести такую. А они смогли… Не знаю, роптали они или нет. И бабушка смогла. Почти безропотно, не замечая невзгод, какие сыпались почти из-за каждого угла, неожиданно, как снег на голову…
Давно пытаюсь понять, какая сила помогала им столь стоически перенести всё выпавшее на их плечи? – Только ли извечная покорность русской женщины перед слепой судьбой?! Было бы глупо оспаривать признаки слепого смирения или неизбежного фатализма в их образе жизни. Но вновь сошлюсь на поэта, сказавшего: Не будь на то господня воля… Правда, не это кажется главным, не только покорность и смирение помогали им. Главное, кажется, в том, что они не теряли Веры! Верили в Бога, верили в добро, верили, что всё обязательно когда-нибудь зачтется. Верили и сами оставались верными! Кроме Веры, переживать лихо помогала помощь тех, кто раньше назывался «миром». – Ведь на миру и смерть красна! Это поддержка и сострадание близкой и дальней родни, соседей, знакомых и незнакомых, простых и добрых людей. И сами страдающие по мере сил старались отвечать и платить миру такой же монетой – на добро отвечали добром, привечали слабых и убогих, сирот; полуголодные, не отворачивались от побирушек и беспризорных и делились с ними корочкой хлеба, зажигали свечи по невинно убиенным и поминали их…
Кто видел картину Василия Сурикова «Боярыня Морозова», тот легко может представить портрет и внутренний мир нашей бабушки. Она была такой же непреклонной поборницей старой веры. Ей удалось сохранить взгляды на жизнь, свой внутренний мир и целостность характера. Сохранила она и набожность своей натуры, нетерпимость к представителям иных конфессий, каких она считала «еретиками». Но ей не удалось избежать сомнений, явной противоречивости в поступках. Их было мало, но они были. Упомяну о некоторых. Например, она знала и точно цитировала Святое Писание, в голодные послевоенные годы сделала все, чтобы младший поступил в университет. Но не одобряла наших ночных бдений над книгой и всячески старалась пресекать их. Главный довод: «не к чему глаза портить и «лучину» (электричество) жечь»! А монолог одного из героев в шукшинских «Беседах при полной луне» записан как будто бы из ее уст: «И зачем же столько лет учиться? – Выучился бы за полгода в Куналее на тракториста или шофера: все-таки дома, и зарабатывают они хорошо, машина под боком, всегда подзаработать можно»! Как истинная ревнительница старой веры, она не признавала чая. Мы всегда пользовались случаем «потрафить» ей и старались захватить из тайги листья бадана или брусничника, чтобы пополнить её запасы для «чаепития». Но гостям у самовара она всегда предлагала выбор: либо бадан, либо чай. Если чай, то обязательно байховый. В постные дни – с «лампасейками», в скоромные – беленый. Панически боялась электричества, но еще в 57-м, когда генератор МТС мог обеспечивать Бичуру «светом» только с шести часов вечера до полуночи, легко согласилась с предложением родителей купить стиральную машинку. Машинка была первой в околотке, половина села собиралась поглазеть на «диковину», подивиться, чего и как может стирать это чудо под названием «Белка»? Телефон старалась не замечать. Правда, разговаривать по нему не чуралась. Радио не жаловала. Любила фотографироваться. Но самое доступное из искусств – кино! – не пользовалось ее благосклонностью (большинство новинок того времени она относила к соблазнами лукавого). Однако Михаил Ромм в 63-м представил фильм «Обыкновенный фашизм». К 20-летию Победы на экранах появились другие, дополняющие его. Андрей Дементьев написал позднее: "раз в село прислали по весне фильм документальный о войне»... Кто слышал историю создания «Баллады о матери» хотя бы краешком уха, уже не сможет забыть, как на кадрах военной хроники поседевшая мать увидела сына, погибшего двадцать лет назад. Увидела живым! Весть о невероятном чуде моментально разнеслась по великой стране. Тогда, в 65-м, мало кто знал слово «аншлаг», но в городских кинотеатрах и в сельских клубах яблоку негде было упасть: «все пришли в кино - и стар, и мал, кто познал войну и кто не знал». – Посмотреть этот фильм потянулись старушки, матери и вдовы, бывшие подруги и невесты, отцы и дети, братья и сестры с единственной слабой, но незатухающей НАДЕЖДОЙ, что судьба улыбнется им, и они смогут еще раз увидеть родное лицо. Перед бабушкой стоял непростой выбор: с одной стороны – НАДЕЖДА, а с другой – козни лукавого. Материнское чувство не оставило места другим, и она, отбросив все сомнения и страхи, вместе с такими же, как она, старушками поковыляла в клуб будто-бы на Всенощную… Не многим тогда улыбнулась судьба, и не у всех оправдалась НАДЕЖДА. Не оправдалась она и у бабушки: ей не пришлось увидеть сыновей на экране. Но фильм так сильно потряс её, что она стала почти снисходительной к соблазнам кино, к нашим отлучкам на вечерние сеансы…Не знаю, как бы она оценивала телевидение, Интернет, если бы ей удалось посмотреть прямую трансляцию пасхальных богослужений из Иерусалима (мечта увидеть святые места Палестины никогда не оставляла ее, можно только гадать, как она родилась у простой сибирской крестьянки)? – Думаю, что благосклонно, но что-то не позволяет быть уверенным в таком предположении.
Родилась в 1891 году в состоятельной семье. Единственная сестра среди десяти братьев. Младше ее только один. Без сомнений, в детстве ее баловали. Если не родители, то братья. Могла бы вырасти совсем капризной. Наверное, до поры-до времени и была такой. Ровно настолько, насколько допускали семейские. Поэтому она не была белоручкой. Не гнушалась любой работы: приходилось и пахать, и жать, и вязать снопы, и косить, и хлеба молотить, и с лошадьми управляться, и лес валить… Нет нужды упоминать об огороде или домашней живности, все у нее получалось. За исключением того, чтобы курицу зарубить! Вечно занятая. Если спрашивали, когда встала утром, она всегда с досадой неопределенно отвечала: «да уже серенько было» или « да петухи уже пропели». Вот и гадай, во сколько светает июньским утром или какие петухи успели в это время пропеть. Нас в семье было восемь, а завтракали мы всегда в семь. К этому времени ведерный самовар уже заканчивал свою пронзительную песню и переходил на глухое ворчание, а на столе уже дымились две-три латки жареных чебаков либо еще чего-нибудь плотненького, горячие лепешки или блины, оладьи – простая и здоровая пища. В постные дни – постная. Бабушка была завидной стряпухой, мастерицей печь хлеб. К ней часто обращались за помощью. Она не избегала таких трудов, только в последние дни, когда уже опасалась, что по здоровью или из-за «казенной» муки выпечка может получиться «неладной», порой отказывала, если просили испечь на крестины, свадьбу или на поминки. «Грех это Великий, - говорила она, - посулить людям помощь, но не оправдать их надежды». А из жизни ушла в делах, в работе. Весной проинспектировала, чтобы все рассадили-посеяли, как задумала она. Дождалась первых всходов. Хотела заняться прополкой появляющихся сорняков, но слегла. Недели не проболела. Ей было 87…

Завтра - ДЕНЬ ЗНАНИЙ! А для учеников Бичурской среденей школы и ее выпускников - это еще и День знаний в ЮБИЛЕЙНЫЙ ГОД! Поздравляю всех, кто несет знания и стремится получить их, - и учителей, и первоклашек, и "заматеревших" в знаниях выпускников, и убеленных сединами ветеранов, которые давно познали мир, но каждый день сталкиваются с новыми для себя загадками и пытаются понять их... С праздником, Земляки!

Вот где пригоршнями и без отдыха нужно обязательно разбрасывать монеты... По всему Питербургу! Все, до самой последней копейки!
Спасибо, Девушки, за блестящую экскурсию! Понимаю, что всего не охватишь и не покажешь, и вопрос может показаться бестактным и наивным, но все-таки: это правда, что в Петергофе не осталось других фонтанов, кроме одного Самсона, разрывающего льва?! И почему в "отчет" не попали другие?

[i:e4ef564640]Церкви и дацаны доступны, но вот только еще нужно быть знающим человеком, а мы - один сделал, другой повторил… А стоит ли так делать? Есть пословица - со своим уставом в чужой монастырь не ходят». [/i:e4ef564640]- Вот и я о том же, Евдокия: не ведаем, что творим…
Жизнь научила, что нельзя говорить правду, оставаясь голословным. Не хочу быть таким и постараюсь поразмышлять, почему душа не хочет принимать этого красивого с внешней стороны, но чуждого большинству бичурских обычая, почему его популяризация в любых формах представляется вредной. Злободневна ли проблема, и корректно ли сформулировал ее, беспристрастен ли в своих предположениях – вам судить, земляки! При вынесении своего вердикта постарайтесь быть строгими и снисходительными. Справедливыми!
Обычай – составная часть культуры народов. Способность народов к их заимствованию – одно из самых высоких достоинств цивилизованного мира. Народы, длительное время проживающие по соседству, на бытовом уровне всегда стремились перенять друг у друга полезное. Это неизбежно. Но, обогащая свою культуру обычаями соседей, народы не всегда заимствуют только самое лучшее. Они незаметно могут впустить в свой обиход (в свой монастырь) вирус чужого устава, могут перенять то, что по своей сути противоречит исповедуемой народом системе взглядов на мироздание, его миропониманию. Иными словами – допустить ересь (слово не из моего лексикона, попахивает Средневековьем, но скуден, скуден мой словарный запас, точных синонимов для его замены найти не смог)…
Мало кто захочет оспаривать, что в основе культурных традиций народа лежат религиозные постулаты. Над Бичурской долиной уже более трехсот лет раскидывают свои ветви два мощных религиозных дерева - христианство и буддизм. Они не устанавливали формальных (официальных) отношений между собой, каждое питается своими корнями и живет своим уставом, каждое старается привлечь под свое крыло как можно больше блуждающих душ. Но души сами, не дожидаясь формальных одобрений или запретов, уже успели связать свои жизни между собой, переплести свои и чужие обычаи самым чудным и непредсказуемым образом. Под образовавшейся широкой кроной деревьев уже трудно разобрать, когда появляются первые подснежники, а когда наступление весны предсказывают ранние ургуйки. Араты и животноводы без труда понимают, что некормленый бурун мычит точно так же, как и голодный теленок, мацагашки игривы как ягнята, а куцаны по прочности своих лбов и своей упёртости не уступают баранам. Любители вкусно поесть с удовольствием поглощают и томленные в русской печи «шти», и отдающий дымком бухлёр, кому-то достались горячие буузы и он обжигает свои пальцы обильным соком, а кто-то с удовольствием хлебает и нахваливает ароматную шулю, сетуя, что она недостаточно горяча. Бывалые таёжники с сожалением вздыхают, что ичиг уже не найдешь днем с огнем и обстоятельно сравнивают все достоинства и недостатки новомодных берцовых ботинок, однако предпочтение при выборе отдают проверенным кирзачам. Не думайте, что везде вокруг сложилась идеальная гармония. Посмотрите: любители горячительного до сих пор не могут определить, какая закуска лучше подходит к араке и самогону, - мерзлое сало, солёные грибочки и огурчики или печень ямана, изжаренная в его «рубашке» прямо на углях?! Спорщики готовы отстаивать свою правоту крайними средствами. Правда, случилась незадача: первый не владеет искусством легендарного ГЭСЭРА, а второй, к сожалению, не знает, мвстером чего оказался былинный купец КАЛАШНИКОВ. Спорщики нашли уникальный способ установить истину – самым приемлемым для них кажется сойтись на ристалище и прдемонстрироватьь свое мастерство во владении экзотичным, но чуждым их национальному духу каратэ (кун-фу или джиу-джитсу). Не редки и другие необъяснимые противоречия. Но агрессивных и воинственных заявлений не допускают ни одна из сторон: эти противоречия не препятствуют главной задача народов - работать и поднимать детей, а священнослужителям - блюсти свои уставы, адаптировать их к новым условиям и приобщать в свое лоно как можно больше паствы.
Но одновременно под сенью гигантских деревьев продолжается подспудная борьба, которую так же трудно заметить, как найти различия между подснежниками и уйгурками, мацагашками и ягнятами. Все те же триста лет, как пустили в долине свои корни незыблемые стволы двух религий, в тени их кроны прячется дремучее язычество. В одном месте оно опутывает деревья липкой паутиной суеверий, в другом – прячет свою волчью шкуру под ликом народного обычая и запускает свои цепкие усики к самым корням. Паутина язычества почти незаметна, но дает ему обильные соки, обеспечивает процветание и комфортные условия жизни, вербует новых адептов и незаметно разрушает здоровые тела деревьев-догматов. Не будем ходить далеко, вспомним Масленицу: с этим языческим обычаем христианство безуспешно боролось со дня Крещения Руси - а сейчас его не чураются буддисты. Не знаю, отмечают ли буддисты Рождество Христово или Крещение, но крещенные и некрещеные уже давно не пропускают Сурхарбан и Цагал, для многих из них эти дни уже стали храмовыми, как все двунадесятые праздники христиан. Понаблюдайте, как поступит арат, если ему перебежит дорогу черная кошка или перейдет ее женщина с пустыми ведрами … И так во всем. Обычай бросить монету из этой же языческой паутины суеверий. И неважно, кто приносит жертву – буддист, иудей, мусульманин или крещеный – все они совершают святотатство по отношению к своим богам, отрицают их и поклоняются идолам. Принято считать, что бросить монету – буддийский обычай. Но ведь это не так: буддисты, как и христиане, монотеисты, у них один бог, - это Будда! А все духи гор, лесов и рек живут в пантеоне шаманистов. Нельзя считать, что лама и шаман – это родственные души, единоверцы, они в большей степени антагонисты, чем раввин и православный священник, чем никониане и старообрядцы. А мы, грешные, не желая разобраться в значении и сути своих поступков, подобно крыловской мартышке с радостью начинаем «цеплять очки» куда нипопадя. Если так пойдет и дальше, скоро начнем камлать, бить в бубны и ударяться в шаманские пляски. Что же тогда останется от известной семейской самобытности, какой отличались наши гонимые предки, когда они шли на костер, когда их выгоняли из Ветки и направляли в дикий край, чтобы преобразить Забайкалье?!
Мне не раз приходилось бросать монеты. Я бросал их в хрустальные воды Байкала и в седые волны Тихого океана, к подножьям вулканов Камчатки и кавказских гор, в чаши удивительных фонтанов Петергофа…Но бросал не ради того, чтобы задобрить какого-то духа, а ради того, чтобы вернуться туда за своей монетой и еще раз полюбоваться красотой, которую создали или природа, или человек - люди поступали так испокон веков: бросали монету, чтобы вернуться. Чаша знаменитого фонтана Треви в Риме с 1762 г. переполнена монетами. Римские власти даже вводили запрет «сорить» деньгами, но безрезультатно, и теперь фонтан – один из источников пополнения бюджета: городская казна черпает из фонтана более 1,5 тыс. евро ежедневно.
Скоро уже полвека, как я отправился из Бичуры, почти полвека блуждаю по свету. И все это время хоть ненадолго возвращаюсь назад. Надеюсь, еще вернуться не раз. Повезет! И надеюсь бросить еще не одну монету. Там, куда захочу возвращаться! Но я не буду бросать жертвенной монеты на Загане! - Зачем? Чтобы вернуться к языческому капищу (мне кажется, под фото Виктора Васильевича напрашивается именно такая надпись)?! Чтобы просить его покровительства?! Но я ведь знаю, что возвращаюсь не к нему, а к «отеческим гробам», что в нелегком и тернистом пути меня оберегают и хранят не чуждые идолы, а доброе напутствие отца и матери да крестное знамение, каким тайком от них осенила уходящего бабушка…

Дивья еланстим – бросили клич, нашли первый пригорок и слетелись со всех сторон. С такой «омулявки» знатная ушица должна получиться. Да и без нее стол небедный! А водки-то, водки-то понабрали! Откуль же вы ее столь наташшили? Другого-то места найти не могли, солнцепёк выбрали - рядом ни кустика, ни речки. Развезёть и без бичурских гостинцев. Ить по утру страдать будете, ох как тяжко будить, врагу не пожелаишь… Можа,кто из бичурских, сострадая, к утру ботвиньи или кваску холодненького подбросит. Если не забылиЮ как их делать. Но не судите строго: не сулил – и не поеду. У бичурских работы счас много: то сенокос завершить, то поля окашивать надо – уборошная-то уже на носу. Это мы уж потом самогоночки хлебнем, на обмолотки, когда все в анбары да на гумно свезем. Да и непривычны мы к солнцепёкам – нам сподручнее в тенёчке, в кусточках, в холодке рядом с речкой… За приглашение спасибо, но не обижайтесь – за других говорить не буду - сам не сулился!

Удивительная штука – юбилей! Юбилеи отмечают государства и страны, города и села, предприятия и учреждения, институты и школы… Отмечает свой юбилей и Еланский мотив. Неудивительно, что когда-то наступают юбилейные даты для людей, живущих в этих государствах, городах, селах, работающих на предприятиях и в учреждениях, грызущих гранит науки в институтах и школах, несущих знания и наставляющих там на путь истинный тех, кто алчет знаний либо отворачивается от них, для создающих сайты и увлеченных фотографией краеведов, для тех, кто
"… с младых ноготоков начав,
До почтенных седин вершит
Фотолетопись Родины-матушки,
За Спасибо, за Так, за Шиш!" (по Виктору)
С юбилеем, Дмитрий Анатольевич! Здоровья, удачи, новых творческих мучений и находок…

Евдокия! Такой рыбалке позавидует самый ушлый рыбак. Я завидую самой белой завистью! Но в чем-то Вы оказались не до конца искренней. Не могу только понять, в чем: то ли в количестве пойманой рыбы, то ли в том. что ее хватило бойлерам, Семке и Муське, да еще на жареху осталось?! - Как сейчас помню, Фаддейке действительно достались мелкие омули. Но их было ни много, ни мало, а все-таки [b:bac744c537]ДВА[/b:bac744c537] киллограмма!

Выходит, не просто так, не напрасно жужжит, не напрасно летает наш Шмель, он, оказывется, многое может:
- женщинам приносить пользу и радость,
- злобным врагам России причинять существенный урон!